Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
Между Екатериной и Васильчиковым, казалось, царила полная гармония. Орлов при
встречах с Васильчиковым вежливо раскланивался. Сольмс, наблюдавший за ним,
отправил в Берлин сообщение, что Григорий Орлов вел себя, как всегда, открыто и
дружелюбно. Разница состояла лишь в том, что «императрица как будто старалась не
замечать его».
Панин, для которого появление Орлова в Петербурге стало неприятной
неожиданностью, устроил императрице сцену. Явно не без влияния своего воспитателя
Павел
И в довершение всего камергеры Протасов и Талызин, обязанные своим счастьем
покровительству Орлова, но сумевшие своевременно переметнуться на сторону нового
любимца, разносили по петербургским гостиным всякие гадости о том, что происходило
во внутренних покоях Зимнего дворца.
Дошло до того, что Екатерина вынуждена была обратиться к Панину с просьбой не
отличать этих людей или, по крайней мере, не относиться к ним как к своим друзьям.
Панин, однако, холодно заявил, что Екатерина не должна стеснять его в выборе знакомств.
Кстати, жену Талызина, считали его любовницей, и он держал себя так, чтобы этому
верили. Екатерину все это страшно злило, но по укоренившейся привычке она
высказывала свое недовольство не Панину, а другим, подавая этим повод к новым
сплетням и пересудам.
В первых числах января 1773 года Орлов отбыл в Ревель, где рассчитывал остаться
до лета. Однако уже в марте вновь удивил всех своим появлением в Петербурге. Люди
проницательные связали это с прекращением мирных переговоров в Бухаресте, после
которых многочисленные недоброжелатели Панина принялись утверждать, что в провале
предыдущего, Фокшанского конгресса виноват вовсе не Орлов, а сам Никита Иванович.
Для Панина наступили тяжелые времена. Орлов вел себя так, будто наслаждался
обретенной свободой, появляясь на всех балах и во дворце, и в городе. Казалось, он даже
не думал мстить своим врагам — играл в шахматы с Никитой Ивановичем, хотя знал,
что тот настойчивее других хлопотал о его удалении от двора.
21 мая 1773 года неожиданно последовал высочайший указ о возвращении Орлова
на занимаемые им должностям «ввиду поправки здоровья». Это стало сильным ударом по
панинской партии. Никита Иванович оказался в глупейшем положении. Всем, в том числе
и Екатерине, было прекрасно известно, что в случае возвращения Орлова к делам он
грозился немедленно уйти в отставку.
Панин так растерялся, что повел себя не лучшим образом.
«Поведение графа, — замечал Гуннинг, — совершенно противоположно поведению
князя Орлова, ибо он, имея ввиду
его звания, ни характера. Рассчитывая слишком много на власть, которую это ему
доставит, и не обладая достаточной твердостью при исполнении высказанного им
намерения отказаться от должности в случае возвращения Орлова, он в настоящее время
находится в сильном унынии».
Летом 1773 года после приезда в Петербург ланд-графини Гессен-Дармштадтской,
Панин распустил слух о намерении Григория Орлова жениться на младшей из
дармштадтских принцесс и тем самым сравняться в положении с великим князем. Сольмс,
неосторожно сообщивший об этом в Берлин, уже в конце июля был вынужден
оправдываться:
«Граф Панин, опасаясь постоянных козней со стороны князя Орлова, видит
зачастую вещи в ненастоящем их виде; вражда к старому любимцу создает в его
воображении такие планы, которых у Орлова никогда и не бывало».
10
Даже спустя месяц после своей отставки Панин не мог разобраться в вызвавшем ее
причудливом взаимосцеплении причин и обстоятельств. Чем глубже он погружался в
размышления, тем сильнее ему казалось, что истинные причины ускользают от него.
Ровно за неделю до бракосочетания Павла Петровича с дармштадской
принцессой, 22 сентября 1773 года, в годовщину коронации Екатерины, которая всегда
праздновалась с особой пышностью, Никите Ивановичу пришлось освободить покои,
которые он более десяти лет занимал в Зимнем дворце. Его комнаты были в спешном
порядке переоборудованы для супруги Павла Петровича. Обои — розовые с золотыми
разводами — и мебель в спальню великой княгини выбирала сама императрица.
Причина переезда состояла в том, что Панин был отставлен от должности обер-
гофмейстера, которую исполнял без малого пятнадцать лет. За труды по воспитанию
наследника престола ему пожаловали «звание первого класса в ранге фельдмаршала»58 с
жалованием и столовыми деньгами по чину канцлера, четыре тысячи пятьсот двенадцать
душ в Смоленской губернии и три тысячи девятьсот душ в Псковской; сто тысяч рублей на
обзаведение домом; ежегодный пенсион в двадцать пять тысяч рублей. Для Панина было
повелено купить дом в Петербурге, который он сам выберет, и обставить его, а также
приобрести серебряный сервиз в пятьдесят тысяч рублей, провизии и вина на целый год.
Экипаж и лошади выделялись Никите Ивановичу из дворцовой конюшни, а его слуги