Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
получали право носить придворные ливреи.
Награда, что и говорить, достойная. И, тем не менее, послы иностранные
предрекали скорое окончательное падение Панина. В подтверждение этого они ссылались
на письмо, собственноручно написанное Екатериной, в котором среди прочего содержался
и следующий пассаж: «Пусть дни старости нашей увенчаны будут благословением
Божьим и благополучием всеобщим после бесчисленных трудов и попечений». При
известной способности дипломатов
на желательность полного самоустранения Панина от дел.
58 Звание действительного тайного советника (соответствующее, согласно Табели о рангах, высшему званию
фельдмаршала).
Это, однако, не входило в планы Никиты Ивановича.
«Je resterai expr`es pour la faire enrager»59», — так передавал Штакельберг
Понятовскому слова, якобы сказанные ему Паниным.
Впрочем, формально Панину не на что было жаловаться. Наследник престола
достиг совершеннолетия, женился —странно и смешно выглядел бы при нем воспитатель.
Не должно было задевать его и то, что вместо него к великокняжескому двору назначили
Николая Ивановича Салтыкова. Одно дело быть наставником наследника престола и
совсем другое — приглядывать, и не только в смысле церемониальном, за молодым
двором.
Кроме того, Панин не только сохранил, но и упрочил свое положение руководителя
российской внешней политики. С начала октября 1773 года в протоколах Государственного
совета он именовался министром иностранных дел. Пожалуй, если и было ему на что
обижаться в смысле служебном, так только на то, что, получив первый, фельдмаршальский
класс согласно Табели о рангах, он не был официально назначен канцлером, чего ожидал и к
чему тайно стремился.
Оставаясь наедине с самим собой в гулком одиночестве нового дома, Никита Иванович не мог
не признать, что резоны, и весьма веские, поступить так с ним у императрицы были. Дело, конечно, не в
том, что и по прусским, и по польским, да и по турецким делам они все чаще не сходились во мнениях.
Никиту Ивановича устраивало уже то, что ему дозволялось высказывать свои взгляды. Случалось ведь,
и нередко, что с ним соглашались, хотя, как вскоре выяснялось, в основном по вопросам
второстепенным.
Дело было в другом. Он часто задумывался, почему именно ему доверила
императрица воспитание сына. Никогда, ни в июньские дни
1762 года, ни позже не скрывал он своего убеждения в законности прав Павла на
царствование. Не раз заводил разговор о желательности привлечь великого князя к
участию в государственных делах, чтобы заблаговременно подготовить его к высоким
обязанностям. Екатерина слушала
А между тем, чем старше становился Павел, тем более угнетало его вынужденное
бездействие. Учиться стал заметно хуже, преподаватели жаловались. Природная живость
характера превращалась во вспыльчивость, делавшую его похожим на покойного
родителя.
Сейчас уже, после дела, Никита Иванович не мог не признать, что в перемене нрава
и поведения великого князя была и его доля вины. Разговоры, происходившие между ними
59 Я останусь нарочно для того, чтобы злить ее (фр.). ГАРФ, ф.728, оп.1, ч.1, д.130 «M'emoires du roi Stanislas-
Auguste…», v.7, pp.100-102.
один на один, бывали порой весьма откровенными. Однако, обсуждая с великим князем
недостатки в отправлении государственных дел, Панин в силу возраста и опыта считал
достоинства екатерининского правления как бы самими собой разумеющимися. Великий
князь же с самоуверенностью и максимализмом юности делал свои выводы. Отношение
его к правлению матери становилось все более критическим.
Екатерина, конечно же, знала многое из того, что обсуждали между собой великий
князь и его старый наставник. И, тем не менее, Панина не трогали.
Почему?
Не находя ответа, Никита Иванович встал из-за обеденного стола, резким
движением отбросил салфетку и принялся мерить шагами роскошно убранную столовую.
Замерший у дверей дворецкий смотрел в никуда старческими стеклянными глазами.
«Сальдерн, — пронзило вдруг мозг Никиты Ивановича. — Вот оно, вот то самое
звено, которое потянуло за собой всю цепь. Вот та решающая ошибка, которую ему при его
опытности в обращении при дворе совершать не следовало».
11
Каспар фон Сальдерн60 был голштинским чиновником и сыном голштинского
чиновника. Отец его, Фридрих Сальдерн, был немцем из Ноймюнстера, мать, Анна-Мария
Кампфёвенер, — из зажиточной семьи торговцев датского городишки Апенраде. Диплом
доктора права, полученный, по семейной традиции, в университете Христиана-Альбрехта
в Киле, открыл ему дорогу для службы в канцелярии Голштейн-Готторпского княжеского
дома. Начав со скромной должности асессора, к началу 1750 годов Сальдерн был уже
бюджетным советником. Служба по таможенной части принесла ему скромный, но
устойчивый достаток и испорченную репутацию. В конце 1751 года Сальдерн, желая
поправить свои дела, на собственный страх и риск, презрев существующие запреты,