Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

Стегний Петр Владимирович

1773 года. Григорий Орлов стал частым гостем в его доме. Дюран, однако, с удивлением

обнаружил, что отставной фаворит по натуре незлобив и, поругивая под настроение

Панина, вовсе не собирался мстить ни ему, ни сменившему его в будуаре императрицы

Васильчикову.

Никита Иванович же, напротив, узнав о намечающемся приятельстве Дюрана с

Орловым, принял меры. Прошло совсем немного времени — и француз почувствовал, что

вокруг него образовался вакуум. Словоохотливый

прежде Панин стал при встречах

неожиданно лаконичен, приглашения присутствовать на Эрмитажных собраниях

поступали через раз. Даже во взгляде Орлова Дюрану чудилось некое сожаление. Такими

печальными оказались дела французского посла к моменту приезда Дидро.

4

«Рeu fr'equentez notre Ambassadeur. On est dispos'e `a regarder comme des espions ceux

qui sont assidus chez lui70», — так наставлял Фальконе своего друга, когда тот начал

осваиваться в Петербурге.

Совет благоразумный. Однако Дидро ему не последовал. Он не только не раз

встречался с Дюраном, но и попытался, по его просьбе, исправить представления

Екатерины о Франции и французской политике.

«Уничтожьте, если это окажется возможным, предубеждение императрицы против

нас. Дайте ей почувствовать, насколько ее слава могла бы приобрести блеска тесным

союзом с нацией, более чем всякая другая способной оценить выдающиеся способности

императрицы и придерживаться относительно нее благородного образа действий».

69 Никудышные люди ( нем.)

70 Поменьше посещайте нашего посла. На тех, кто с ним связан, принято смотреть как на шпионов (фр.).

Эта не лишенная вдохновения импровизация посла, прозвучавшая на одной из его

встреч с Дидро, ясно показывает, как верно понял он, что в беседах с философом следует

обращаться не столько к его разуму, сколько к чувствам.

Мотивы, которые побудили Дидро взяться за выполнение этого поручения, не

вполне ясны. Конечно, он сам не раз называл себя добрым французом и давал понять, что

за границей его патриотизм возрождается. Похоже, однако, что было еще кое-что.

Возможно, аукнулась история с предисловием к рукописи Гельвеция, так возмутившим

Версаль.

Дидро принялся за дело основательно.

— Если Ваше величество позволит, — говорил он, устраиваясь октябрьским

вечером в кресле напротив императрицы, — я бы хотел сегодня помечтать вслух.

Предметы наших бесед были настолько серьезны, что, право, надо же когда-то и

пофантазировать.

— И о чем же вы собираетесь мечтать, господин философ?

— О Франции и России, — живо отвечал Дидро, — о союзе и согласии

этих двух

великих держав.

— Вы решили заняться дипломатией? — подняла брови Екатерина.

— Что вы, Ваше величество, дипломат и философ — антиподы. Послы

направляются в чужие страны, чтобы лгать на пользу своему государству. Философ же

обязан всегда говорить правду.

— В таком случае не думаю, чтобы вы могли бы сказать что-то в оправдание

политики вашего кабинета по отношению к России, разве что это действительно будут

мечты наяву.

— Возможно, Ваше величество, — отвечал Дидро, — но это будут мечты человека

честного из принципа. Для того, чтобы быть патриотом и гражданином, необходимо быть

правдивым даже в мечтах.

На лице Екатерины появилась слабая улыбка, как бы приглашавшая Дидро

продолжать.

— Я не дипломат, — Дидро говорил все быстрее, что являлось верным признаком

овладевавшего им энтузиазма. — И поэтому я действительно ничего или почти ничего не

могу сказать в оправдание той политической системы, которой Франция придерживалась

совсем недавно. Однако герцог Шуазель скоро уже два года находится в изгнании, а

политика нынешнего министерства состоит в том, чтобы разрушить всю работу

предыдущего. Может быть, это делается бессознательно, но сути дела не меняет. Важно

другое. К удалению господина Шуазеля двор отнесся со своим обычным равнодушием. В

обществе же это событие вызвало совсем другие чувства, и эти чувства очень походят на

ожидание перемен.

— Говоря об обществе, вы имеете в виду ваших друзей философов?

— Есть вопросы, в которых мы все сходимся. Думаю, для Вас не секрет, что во

Франции не любят прусского короля; в этом и двор и философы придерживаются единого

мнения, только мотивы у нас разные. Философы ненавидят его потому что видят в нем

самолюбивого, беспринципного политика, для которого нет ничего святого, вечную угрозу

для Европы. Двор же ненавидит прусского короля за то, что он великий человек и за то,

что он может помешать нашей теперешней политике.

Горячность Дидро, казалось, начинала нравиться Екатерине.

— Вы, кажется, не любите этого государя? — спросила она тоном, в котором вовсе

не чувствовалось неудовольствия.

— Он великий человек, но плохой король и при том фальшивомонетчик.

— Но и ко мне попала часть его монет, — заметила императрица, улыбаясь.

— Что вы, ваше величество, — вскричал Дидро, — во Франции все ясно видят

разницу между Вами и прусским королем! В Париже нет ни одного честного,