Хрустальная сосна
Шрифт:
Правда, не все считали так. Мой лучший друг Славка из отдела стандартизации как-то раз в сердцах заявил, что на тягловых дураках вроде меня и держится вся порочная практика. То есть когда колхозники пьют, а инженеры вместо них работают. И, разумеется, цитировал при этом песню Высоцкого про доцентов на картошке. В принципе навалился он на меня зря: практика действительно была порочной, и я сам с этим не спорил. Но от того, что отказался бы ехать в колхоз конкретно я - или даже забастовали бы мы вместе с ним - ничего бы не изменилось. Потому все определялось именно нашей системой. А с системой бороться бесполезно. К тому же я был молод и здоров. И не мог тайно не признаться, что перспектива помахать руками на свежем воздухе прельщала меня больше, чем сидение за кульманом в июльскую жару.
Хотя… если честно, я и кульман
Я знал, что по прошествии некоторого периода сам собой сделаюсь старшим инженером вроде Мироненко и буду заниматься уже не отдельными изделиями, а проектами в целом. Если все пойдет нормально - а иначе и не может быть - то еще через какой-то промежуток времени я должен был стать начальником группы. То есть вообще ничего сам, только получать задания и распределять их между рядовыми сотрудниками - вроде меня нынешнего. Ну, а потом следовало ожидать, что я мог пойти выше. В заместители начальника отдела. И дальше, и дальше… Спокойно и без интриг, если все само собой повернется и ляжет под ноги. Я в этом не сомневался. поскольку был не хуже всех прочих. Не лучше, конечно, тоже - но это меня мало волновало.
Честно говоря, дальние перспективы меня не особо волновали. Ведь впереди у меня оставалась еще почти целая, только чуть-чуть прожитая жизнь.
А сейчас мне было всего двадцать четыре года, я лишь пару лет назад получил диплом, и меня не тяготили мои чертежи. Но вот моя жена Инна этого не понимала. И не пыталась, и даже не желала понять. Она-то как раз обладала не только способностями, но и вполне определенным талантом. Она была биологом; причем, пожалуй, стоило сказать именно Биологом с большой буквы. Будучи моей ровесницей, Инна окончила университет на год раньше меня, потому что с шести лет пошла в школу. Сразу же осталась в аспирантуре и, не дожидаясь положенных трех лет, успела защитить кандидатскую диссертацию. Но на этом не остановилась; ей была невероятно интересна собственная работа, она без напряжения уезжала на все лето в экспедиции, в любой момент срывалась в командировки. И бесконечно общалась на разных конференциях общается с коллегами - такими же упертыми талантами, как и она.
И она- то как раз постоянно мне твердила, что я за своими чертежами прожигаю жизнь, пустив ее на самотек. Вместо того, чтоб попытать себя в чем-то другом. Интересном, могущем захватить по-настоящему.
Я отшучивался. Она просто не хотела сознавать, что мы с нею сделаны из разного теста, хоть и жили четыре года под одной крышей. Что я, в отличие от нее, был совершенно обычным и мог довольствоваться самой простой жизнью.
И у меня не имелось никакого желания менять эту жизнь в угоду каким бы то ни было неясным перспективам. Которых в общем-то и не было.
Уйдя после обеда с работы, я отправился по магазинам. Мне срочно требовались запасные струны для гитары: вчера, осмотрев инструмент, я обнаружил, что на третьей порвалась оплетка. В принципе струна совсем еще не умерла. Но в колхозе, где играть придется по несколько часов каждый вечер в течение целого месяца, оплетка рассыплется на мелкие
Пристрастие к определенному виду струн, как я давно уже заметил, было индивидуальным для каждого гитариста. Я терпеть не мог ни стальных, ни нейлоновых, ни простых латунных ни даже мягких, тянущихся за рукой серебряных струнах. С юности я привык к простым медным. Более того, никогда не впадал в полный, исчерпывающий меня исполнительский транс и не чувствовал настоящего момента истины, который приходил, когда я пел, играя именно на медных струнах. А они в последнее время куда-то исчезли. Мне пришлось впустую обойти несколько кварталов, а потом даже проехать автобусом до нового универмага, прежде чем удалось их отыскать. Но зато повезло по-настоящему: я купил полный аккорд в круглой пластмассовой коробочке, причем - что особо ценно!
– с двумя запасными третьим струнами как наиболее быстро выходящими из строя. Теперь я был спокоен: в колхозе можно не бояться за свои струны. Сами сборы не заняли у много времени. Я скинул с верхней полки стенного шкафа свой потрепанный рюкзак, вытряхнул из него какую-то прошлогоднюю труху, а потом развернул его огромную пасть и быстро покидал туда все необходимое.
Окажись сейчас дома Инна, она бы, конечно, собрала меня сама: разложила бы одежду аккуратными кучками на диване, потом так же аккуратно переместила все в рюкзак. Сегодня же я был одни и, опьяненный свободой действий, просто похватал вещи с полок и покидал их, скомкав, не складывая и не сворачивая. Два старых свитера, старые джинсы с полустертой, но еще не сдающейся кожаной нашлепкой "Levi's", несколько пар носков, две клетчатые китайские рубашки - старые, еще отцовские, но хорошие, треснутую пластмассовую мыльницу, рваное полотенце, еще какую-то мелкую ерунду. Все было именно такое, как берется в колхоз - наполовину сломанное, рваное, заштопанное и потерявшее товарный вид. Я собрал все необходимое и с удивлением обнаружил, что мой огромный походный рюкзак переполнен настолько, что не затягивается и даже не завязывается. Да, права была Инна, аккуратно складывая каждую вещицу.
Вывалив все на пол, я переложил свои пожитки заново. Я ведь тоже с детства умел делать все очень точно и аккуратно, только иногда вот так распоясывался, пытаясь устроить хаос на пустом месте. Теперь рюкзак оказался наполовину пустым. Это было гораздо лучше. Я достал гитару, переложил ее из роскошного белого чехла с блестящими "молниями" в простой походный, на пуговицах. Вытащил из шкафа штормовку, но обнаружил на ней огромную дыру. Вспомнил, как напоролся на сук еще прошлой осенью, когда всем отделом ездили на огурцы, а Инне с тех пор не было времени привести мои вещи в порядок… Витиевато выругавшись, я взял вместо штормовки старый армейский китель с грязно-красными сержантскими лычками, который в свое время привез с институтских сборов.
Вот теперь все было готово к отъезду.
Я подумал, что, возможно, стоит позвонить родителям и напомнить, что меня не будет с городе целый месяц. Но тут же сообразил, что мама обязательно испортит мне настроение какими-нибудь замечаниями, которые у нее никогда не задерживались - и звонить не стал. Я находился уже в приподнятом, радужном состоянии, и не хотел выходить из него даже на полчаса.
2
К административному корпусу я приехал раньше необходимого: в этом году в первую, двухнедельную смену из нашей группы никто не поехал, и мне предстояло получить на складе спальный мешок. Но оказалось, что оба мешка - и себе, и мне - уже взял Саня Лавров. Я вышел к центральному подъезду, куда всегда подавали автобус - действительно, Лавров уже меланхолично покуривал там, развалившись на мешках.