Хуан Дьявол 3 часть
Шрифт:
– В таком случае, чего вы ждете? Разве ваш первый долг перед мужем не послушание?
– Если он умрет, я не хочу жить, Матушка!
– Говорите тише, пожалуйста. Послушницы рядом, в том экипаже, где не подняли занавески. Идемте со мной, вы больны, и пока что ничего не можете сделать.
– Если умрет Хуан, я сойду с ума, Матушка.
– Не отчаивайтесь. Не только Хуан, но и все в большой опасности. Наши доминиканские сестры стоят на молитве со вчерашнего дня, мы сделаем то же самое, как только приедем. Никто не молится напрасно. Милосердие Божие не имеет границ. Я думаю, чудо обнаружить вас здесь. Мы будем молиться в честь этого безумно великодушного человека, за которым вы замужем. В эти последние дни почти ни о чем не говорят, а только о великой
Мягко она заставила подняться Монику в экипаж, и сделала предупредительный знак повозкам следовать за ней.
15.
– Пусть опустят главную… бизань-мачту! Поворачивайте направо, очень мягко. Угорь… Так… Теперь поднять кливер, чтобы ждать погоды!
Первые лучи дневного света ворвались на голую мачту «Люцифера», набитого до отказа, тяжело качавшегося на морских волнах. Рядом с ним, закрепленные канатами, делавшие ход корабля медленным и трудным, были три рыбных лихтера, теперь пустые, похожие на ореховые скорлупки на бушующих водах. Мрачный, сурово нахмуривший брови, молчаливый Хуан Дьявол руководил тонким маневром, а затем обернулся и жадно посмотрел на землю вдали. Это Мартиника, возникшая словно из тумана. Постепенно гасли точки света, признаки далекого города. По левую сторону высились роковые очертания Мон Пеле, с широкими склонами, крутыми голыми откосами, а на высоте густого черного, как сажа, дыма, разлилась утром в небе гигантская чернильница. Глаза Хуана посмотрели туда. Жадный взгляд повернулся к горе Парнас. Она едва различалась среди зелени, осыпанная точками многочисленных садов и домов. Едва видимая, но с какой отчаянной силой забилось сердце Хуана!
– Мы останемся здесь, хозяин? – спросил Колибри. – Не бросать якорь?
– Здесь слишком глубоко, чтобы кинуть якорь. Ты должен знать.
– Знаю, капитан. Вы не можете его кинуть, и поэтому будем ждать погоды. Сколько ждать, капитан?
– Пока не увидим, что произойдет с этим проклятым вулканом.
Почти наступил день. Над цветущей Антилией, отмеченной рукой трагической судьбы, появились первые вспышки дня 6 мая 1902 года. Город суетился в полдень большого праздника. Девять поселений, расположенных у склона Мон Пеле, полностью опустошены. Оттуда с работниками и близкими ушли богатые арендаторы, хозяева плантаций и заводов. Это было беспокойное массовое бегство со всего северо-запада острова. Территория диаметром более тридцати километров, предгорье ужасной горы вытеснило последних обитателей, оправданно встревоженных странными знаками. Адский жар носился по земле, многочисленные реки впадали в море, но вместо воды туда шла зловонная грязь с невыносимым запахом серы. Морские птицы покинули негостеприимный район; у высоких скал узкие пляжи нагромоздили миллионы мертвых и издыхающих рыб, выброшенных морем. Город в двадцать пять тысяч жителей сегодня переполнен более сорока тысячами людей, но паники не было, наоборот. Души людей успокоились, обитателей Сен-Пьера словно заразило беззаботное веселье. Болтовня, пьянство и смех в разгар праздника, нелепая уверенность все больше подтверждалась передаваемой из уст в уста последней новостью.
– Губернатор только что прибыл. Так сказали эти люди, сеньора, – объяснила Янина хозяйке. – Кажется, он вошел через заднюю дверь, потому что на площади много народу, и он с балкона дворца обращается к народу.
– Скажи, чтобы этот идиот Эстебан поторопил лошадей! – нажимала София Д'Отремон.
– Просто он не может проехать, сеньора. На улице много людей.
– Пусть даст звонок, пусть пройдет как угодно! Скажи, чтобы ехал по другой улице, пусть следует к дворцу, через черный вход. Мне откроют! Едем!
Наконец София Д'Отремон проехала через боковую улицу в просторную и роскошную резиденцию генерала-губернатора Мартиники, и опираясь на Янину, вышла из массивной кареты, которая с таким трудом добралась
– Дети мои, присутствие меня в Сен-Пьере – лучшее доказательство, что все тревоги напрасны. Я приехал с семьей. Также меня сопровождали два человека науки, чьи показания только что обнародовали, и согласно их авторитетному мнению Сен-Пьер не должен бояться Мон Пеле, как Неаполь не боится Везувия. Наш старый вулкан рычит понемногу, но не кусается. Фейерверки и ручьи лавы, в конце концов, затухнут в море. Есть ли причина оставить самую цветущую французскую колонию на Антилиях? Рожденные у подножья Мон Пеле должны смеяться над этими тревожными глупостями, и советую всем не переживать и смеяться, потому что я готов действовать, чтобы решительно усмирить распространение паники и тех, кто ее распространяет, любую деятельность, создающую беспорядки. Еще раз говорю соседям Сен-Пьера: пусть каждый возобновит обычную деятельность и не упорствует в злых пророчествах, дабы не сесть в тюрьму.
Двухместная карета остановилась на той же улице, и Ренато Д'Отремон, который ей управлял, откинул поводья, подбежал к желанному черному входу, когда его мать появилась перед ним:
– Ренато!
– Мама! Что ты тут делаешь?
– Не думал, что ищу тебя? Провела ночь, умирая от беспокойства, искала в каждом уголке города твои следы! А ты даже не думаешь, не так ли? Думаешь лишь об этом звере в своей злобной страсти.
– Пожалуйста, хватит!
– Оставив меня больную, ты уехал и не сказал ни слова.
– Я хотел избежать подобных сцен, мама. Со мной и так случилось много неприятного. Это нужно закончить, отрезать.
– Уже вижу. Ты избегаешь последствий безумия, но не отказываешься от собственного безумия.
– Моя любовь к Монике не безумие, пусть для тебя это так, потому что Моника свободна, и она любит меня.
– Свободна?
– Да, свободна. Вот бумаги из Епархии, с ними я потребую у губернатора необходимую поддержку, средства, которых мне не хватает, чтобы вырвать ее из рук этого человека.
– А Кампо Реаль? Твой Кампо Реаль?
– Я займусь Кампо Реаль в свое время. Эти же самые люди, которых губернатор предоставит в мое распоряжение, покончат с этой толпой сразу, как только Монику освободят. Я сделаю это лично, мама, потому что ты назвала меня трусом, но увидишь, как ты была несправедлива. И увидишь очень скоро!
– Минутку, Ренато. Губернатор дал тебе солдат?
– Еще нет, но мне не откажут. К несчастью, я еще не смог поговорить с ним. Мы разошлись. На пути по дороге к Карбе я узнал, что губернатор возвращается в Сен-Пьер, а мои кони и так уже слишком устали. Но вот я здесь и возвращаюсь к нему с тем, что он просил: с законными правами. Идем со мной, мама.
– Конечно же я пойду. Но подожди… Ты же не прикажешь людям схватить Хуана Дьявола, правда? Только не это, сынок.
– А почему нет? Ты всегда хотела, чтобы его раздавили. Знаешь кто там, рядом с губернатором? Кто собрал столько подписей, чтобы освободить его?
– Мне известно, что Ноэль обеспокоен этим делом. Разумеется, пытается добиться приема.
– Меня хорошо осведомили. Сказали, что губернатор ждет Ноэля в кабинете. Но это не слишком ему поможет.
– Вся твоя жизнь вокруг этого проклятого Хуана!
– Да, вся жизнь. Не представляешь, как далеко все зашло! Но это последнее сражение, и я его выиграю, уже выиграл. Это моя победа, и она погасит все мои ошибки, и ее никто не отберет у меня! Идем, мама!
– Вы превратились в мою тень, Ноэль?
– Я превратился в вашу совесть, сеньор губернатор, и простите, что беру на себя смелость говорить открыто, как мы привыкли. Вошло в поговорку, что вы ненавидите жестокость и бесчеловечность. Вы правите на этом горячем острове спокойно и по-отечески. Ваше Превосходительство не совершает произвола по личной выгоде, но произвол могущественных лиц не имеет границ, учитывая, что Ваше Превосходительство ничего не делает, чтобы предотвратить его.