Хуан Дьявол 3 часть
Шрифт:
– Быстро! Сирило, поверни направо. Гони коней, мы перейдем долину раньше, чем нас настигнет лава!
– Перейти долину? Кони перепуганы, чувствуют опасность и не слушаются. Посмотрите, мой хозяин!
– Держи поводья, болван! Поворачивай направо, говорю!
– Нельзя, сеньор! Нужно повернуть назад, назад!
– Нужно ехать в Фор-де-Франс любой ценой! Давай сюда их! Отпусти! Ты только бесполезный груз! Возвращайся в Сен-Пьер, если хочешь!
Ренато прыгнул на козлы и взял поводья, резко столкнув кучера на землю, и галопом погнал сильных животных под дождем раскаленного пепла, выбрасываемого вулканом.
– Там город!
Стоя в маленькой крепкой лодке, служившей проводником путешествия, Хуан Дьявол указывал на огни Сен-Пьера, блиставшие у темного подножья высоких гор. Они находились далеко от берега, отклонившись от курса из-за морского волнения. Но ничего серьезного не случилось. Водяной вал разорвал доски и канаты, протянутые между лодками, но никого не утащило на глубину. В пятидесяти метрах виднелись три лодки. В море, вновь ставшим спокойным, глаза Хуана определяли место.
– Хуан, ты знаешь, где мы находимся? – спросила Моника.
– Рядом с дельтой реки Карбе, южнее рейда Сен-Пьер. Видишь огоньки, булавочные головки, которые блестят в темноте?
– Да. Видела на секунду, когда волны стихли.
– Туда мы и направим курс, – объяснил Хуан. И крикнул: – Зажги фонарь, Колибри. Опасности нет. Зажги и поверни зеленым стеклом. Это условный знак, по которому будут грести за нами. – Негритенок проворно исполнил.
Какая темная ночь и какие далекие точки света! Внезапно погасло красноватое пламя, освещавшее небосвод. Следы огня, постепенно исчезали, будто старый ужасный вулкан опять погрузился в спячку; ночное одиночество казалось более глубоким и величественным над этим небом и морем. Придерживая весла, Хуан опять прислушался. Он едва смотрел на Монику, но как же сильно чувствовал ее пьянящее присутствие; какое ужасное и внезапное желание охватило его, как же ему захотелось сблизиться с ней и признаться!
Он дотронулся до ее влажной холодной руки и не отпускал. Держал с беспокойной нежностью, которая медленно разжигала страсть, и мягко спросил:
– Моника, ты боишься?
– Почему я должна бояться?
– Ты волнуешься и неудивительно. Возможно, мне не следовало говорить тебе, что мы в опасности.
– Я и так знаю, Хуан. Но я не волнуюсь. Меня знобит от холодного воздуха, это уже прошло.
– Да. Ушло черное облако. Оно почти окутало нас, и это могло стать концом.
– Да, точно. Что-то случилось в Сен-Пьере, не так ли?
– Уверен, что случилось. Все еще сверкают огни из города, которые видно с горы. Что-то все-таки случилось с рекой Бланко. Возможно, туда влилась лава и дошла до моря. Поэтому город спасся, мы едва не погибли. Чудо, что большая волна унесла нас, убрала с дороги. Возможно, это та самая лава, спускавшаяся с горы. Может, это то, что вы зовете чудом, Моника?
– Да, Хуан, это чудо. Этой ночью все чудо.
Тень смерти, казалось, исчезла. Разве она не чувствовала в больших и горячих руках Хуана поток жизни, мощную опору, залог надежды? Разве она не рядом с тем, кого отчаянно любит, не находя слов это выразить? Разве ей не показалось, что он замолчал, потому что комок чувств сжался в его груди? Разве не блестели
– Теперь ты дрожишь, Хуан.
– Возможно, но не от холода. Я дрожу из-за тебя, Моника. От твоего присутствия в эту ночь, которая может стать последней в нашей жизни.
– Не говори так, Хуан. Я… я… – бормотала взволнованная Моника. И вдруг изменившись, воскликнула: – Что это? Твоя рубашка пропитана кровью! Рана опять открылась. Это нелепо. Ты не можешь грести этой рукой.
– Эта рука, хотя и в крови, защитит и поможет тебе.
– Дай мне минуту сменить повязку.
– Когда будем на «Люцифере», ты это сделаешь. Опасно останавливаться. Может прийти другая волна. И не беспокойся. Крови мне хватит…
Невольно она очутилась рядом с ним, и две белые руки поддержали весло.
– Хуан, Хуан! Я помогу тебе.
– Колибри может, если потребуется; но нет нужды. Мы идем очень медленно. Это благоразумно. Но не уходи. Нам так хорошо.
– Да, нам хорошо. Жизнь такая удивительная.
Она была готова повторить фразу, которую он никогда не говорил, но сильное смущение заставило ее смолчать. Да, жизнь очень странная и удивительная, она чувствовала себя безумно счастливой, глубоко и обжигающе счастливой, будто ее сердце переливалось через край, как река лавы, словно эта минута стоила всей жизни, словно этот темный час, раскачивающийся маятником от жизни к смерти, имел силу вечности.
– Хуан, твоя рана не болит? – спросила Моника с волнением. – О чем ты думаешь?
– О людях, оставшихся там.
– Невероятно, что Сегундо сделал подобное. Но не переживай, они предатели.
– Они страдают, Моника, а поэтому грешат глупостью и неверностью. Посмотри, огни уже ярче, но мы еще далеко. До твоего дома ехать полчаса.
Как сильное морское волнение, поднялись воспоминания к горлу Моники; как морской вал, резко и горько она внезапно отстранилась от Хуана, и тот удивленно спросил:
– Что с тобой? О чем ты подумала? Скажи, о чем думаешь.
– О Ренато.
– Мне следовало предположить. Тебя беспокоит, что он может сказать и подумать. Неужели ты должна…
– Замолчи! Не разрушай очарование.
– Что? Что ты говоришь?
– Ничего. Хотелось бы пораньше подъехать к «Люциферу»… с любой стороны.
Хуан не ответил. Лишь с силой погрузил весла в воду; маленькая лодка словно парила по мрачным волнам, пока кровь капала из открытой раны.
– Что происходит? Почему не едем?
– Вряд ли сможем, крестная. Путь перекрыт. Много людей. Им не дают пройти. – ответила Янина. И повысив голос, спросила: – Эстебан, что произошло?
Не дожидаясь ответа, Янина выскочила из закрытого экипажа, на котором с большим трудом София Д'Отремон доехала до перекрестка на Карбе. Солдаты в униформе остановили ее, сдерживая лавину любопытных, пытавшихся подойти к месту катастрофы. Издали едва различались дымящиеся руины завода; пепел, еще горячий, стер пути и придавил деревья, но по всем тропинкам, идущим в Сен-Пьер, катились к городу повозки и кареты, люди шли пешком и верхом на лошадях, сбегая внезапно. Нетерпеливо София Д'Отремон тоже открыла дверцу экипажа и спросила: