Худышка
Шрифт:
Вольфгангу потребуется весь его стул и еще куча места.
Кристен оглядывается на меня, откидывая вьющиеся пряди волос хорошо отрепетированным движением, и хмурится. Ее светло-карие глаза точно такого же оттенка, как и волосы.
– Да вы издеваетесь. Из всех учеников в этой очереди мне придется сидеть именно с ней.
Я показываю Кристен язык, и она, издав какой-то недовольный звук, быстро отворачивается. Сегодня здесь будет вся школа. Таковы правила. Зал будет полностью заполнен учениками. Нам сыграет школьный оркестр, директор скажет речь, затем слово дадут одному из президентов класса и только потом объявят победителей.
– У тебя руки дрожат? – Мне требуется
– Не люблю скопления народа, – отвечает она. – Боязнь сцены.
Ей стоит сходить на пару уроков ее матери. Повисит немного вверх тормашками на шесте – и полегчает.
Я замечаю Рэта в конце очереди вместе с другими гениями в сфере науки. Он молча поднимает вверх большие пальцы, и я киваю ему в ответ. Так как я получаю награду за успехи в английском языке, мне не нужно будет выходить вперед. Это единственная причина, почему я вообще сюда пришла. Иначе бы я притворилась больной или придумала что-нибудь еще, лишь бы не появляться в этом зале. Но мне сказали, что я должна буду просто сидеть и улыбаться, когда объявят мое имя. Сказали, что даже вставать не придется. Но я не подумала об узких рядах и деревянных стульях, расположенных прямо на сцене под яркими огнями. Какая глупая ошибка.
Как-то раз, когда мне было девять, я выступала с сольным номером. Был Сочельник, и церковь освещалась только свечами.
Я собиралась спеть «О Святая ночь» [24] . Когда я медленно подошла к середине сцены, послышались всеобщие вздохи, полные умиления. Зрители сочли меня милой круглощекой девочкой, и я нравилась им не потому, что хорошо пела, а потому, что была ребенком, и всех охватило рождественское настроение.
Когда я затянула первую строчку, я ощутила, как по толпе пронеслась волна удивления. Я действительно могла петь. Чисто. Сильно. Идеально. Во втором куплете я взяла высокую ноту. «О Божественная ночь!» Я ощущала себя, словно штекер, впервые повстречавшийся с розеткой. Энергия вздымалась во мне, связывая меня с каждым человеком на каждой скамье в этой церкви. Я обладала над ними властью, паря среди нот под деревянным куполом часовни. Теперь люди хотели смотреть на меня, потому что они хотели меня слушать. Мое тело растворилось в звуках.
24
O Holy Night (англ.) – знаменитая рождественская песня, традиционно исполняемая во время полуночной рождественской мессы в католической церкви.
Волшебное и полностью захватывающее чувство. Тем вечером я поняла, чем буду заниматься, когда вырасту. Петь. Ни у кого из прихожан не было в этом сомнений.
Особенно у меня.
А потом музыка оказалась в ловушке моих килограммов, и я прекратила петь. Теперь я едва ли могу вспомнить, каково это – когда люди хотят на тебя смотреть.
Замечаю Джексона в первом ряду среди других музыкантов. Немногие парни одновременно играют и в команде по футболу, и в оркестре. В этом часть его обаяния. Ботаник-спортсмен. Идеально. Я смотрю на то, как он смеется, болтая с двумя флейтистками, сидящими рядом с ним. Он такой расслабленный. Такой спокойный. Улыбка часто освещает его лицо, и флейтистки разражаются бесконечным хихиканьем. Одна из девушек, та, что в маленьких красных прямоугольных очках, приобнимает его, по-прежнему смеясь. Интересно, каково это – бессознательно прикасаться к другому человеку? Случайно. Вскользь. Часто.
– Ты никогда не узнаешь, – говорит мне Скинни. – Никогда, Эвер.
Кристен
– Господи, она столько места занимает. Вот это бедра! Поверить не могу, что ее жир касается меня.
Кристен отшатывается от меня и жмется к другой половине своего стула, нервно накручивая на палец прядь волос. Я еще крепче скрещиваю руки на груди и зажимаю кожу между большим и указательным пальцами. Сильнее. Боль помогает мне сосредоточиться на чем-то, кроме всех этих уставившихся на меня людей.
В зале становится немного тише. Директор школы, мужчина средних лет со лбом, плавно переходящим в лысину, подходит к трибуне и пару раз постукивает по микрофону. После нескольких попыток заставить задние ряды учеников замолчать он приглашает на сцену президента одиннадцатых классов.
Это черноволосая девушка с огромными серебряными сережками-кольцами, которые раскачиваются взад и вперед, пока она уверенно шагает к микрофону. Ее зовут Трейси Болтон, и она никогда и словом со мной не обмолвилась. Скинни пару раз передавала, что Трейси думает обо мне, но на самом деле она не особо обо мне думает. Трейси кладет перед собой несколько страниц с заготовленной речью, и я вижу, как дрожат ее руки. Она долго и упорно репетировала, чтобы наконец предстать перед всей этой толпой. Когда Трейси начинает говорить, я, надо сказать, удивлена. В отличие от рук, ее голос не дрожит.
– Директор Браун, члены школьного совета, учителя, родители, друзья и одноклассники, для меня большая честь выступать сегодня перед вами. Вперед, «Хорнет»!
Я медленно вытягиваю ноги перед собой в надежде показаться выше. Стройнее. Не срабатывает. Кристен глубоко и громко вздыхает.
– Господи. Ну ты и корова. – Скинни заполняет мои мысли своим шепотом.
Я пропускаю несколько предложений из речи Трейси и смотрю на Джексона.
Вплоть до того, как нам исполнилось девять, мы ни разу не видели снега. Поэтому, когда метеорологи объявили о возможном снегопаде, нам показалось, что в этом году Рождество наступило раньше, чем обычно. Все вокруг пришло в возбуждение. Продуктовые магазины, тротуары, библиотеки и конечно же школа. Все хотели обсудить погоду и обещанный снегопад.
Когда же снег на самом деле выпал, я была ошеломлена. Утром я распахнула шторы на окне своей спальни и увидела, что все вокруг покрыто слоем чего-то белого. Я практически не спала накануне ночью, предвкушая, как воспользуюсь всеми открывшимися возможностями. Мама зашла ко мне в комнату и объявила о том, о чем я даже не мечтала: сегодня занятия в школе отменены. Я устроила снежный танец на своей постели. Все было просто идеально. И я думала, что этот день не сможет стать еще лучше. Я была неправа.
После десяти утра к нам в дверь постучал Джексон. Я нацепила на себя всю зимнюю одежду, какую смогла откопать дома. Джексона я встретила в резиновых сапогах и двух разных перчатках. На мне были два свитера, пальто, которое еле на них налезло, и три пары носков. Я двигалась, словно ожившая мумия. Под толстовкой с капюшоном у Джексона было еще несколько слоев одежды, от чего он смахивал на матрас. Его глаза светились возбуждением, он похлопал одетыми в красные перчатки ладонями и постучал ботинками, стряхивая с них снег, о мое крыльцо.