i 166602c1f3223913
Шрифт:
наступлении, и в точности была выведена средняя от наполеоновских времен
до последней балканской войны; но тут, однако, пришлось убедиться, что
какая-то несчастная намотанная на столбы колючая проволока способна
задержать целую армию на две недели и больше.
Армия, которая оборонялась, временно устраивалась на квартирах под
землею; армия наступающая вынуждена бывала, тоже временно, следовать ее
примеру.
Театр военных действий превращался
заборами, за которыми стояли караульщики, и на каждом дереве —обмазанный птичьим клеем прут; не хватало только надписей на заборах: «Посторонним вход строго воспрещен».
И караульщики до тех пор караулили свой забор и забор соседа, пока не
приходил приказ вылезть из сада и взгреть этого самого соседа. Чтобы
солдаты не скучали, их посылали на разведки, откуда никто не
возвращался, или же устраивали демонстрации, при которых всегда погибало
несколько человек. Но это не имело никакого значения, потому что с
родины регулярно посылались в полк маршевые батальоны и подрастала
молодежь, так что не требовалось устанавливать особые сроки, когда
запрещена охота на людей, как это делается в марте для зайцев.
Люди прятались под землей, как их далекие предки, троглодиты, и
медленно, но верно превращались в зверей; на официальном языке это
называлось «позиционной войной».
Поэтому, когда в батальон Девяносто первого полка пришла маршевая рота, чтобы пополнить убыль людей, никого не удивило, что в один из ближайших
дней был назначен смотр и проверка казенного имущества и оружия —процедура, которую поручик Лукаш проделывал со словами: Она у тебя заряжена? Затвор еще действует? Ну, ладно, ступай!
Но офицеры в других ротах орали:
— Это ты называешь «вычистил винтовку»?! Иисус Мария, я тебя, мерзавца, велю подвязать! Лодырничаешь здесь чуть не две недели, а винтовка у тебя
совсем ржавая. В случае чего — ты у меня жестоко поплатишься!
Поручику Лукашу все было безразлично. У него давно уже создалось
убеждение, что вся эта война ни к чему не приведет и что она служит
только бесцельному уничтожению имущества и людей. Поэтому он выполнял
свои обязанности как необходимое зло, от которого невозможно избавиться.
Он стал равнодушен ко всему окружающему и чувствовал себя душевно
разбитым; грязь ему досаждала ужасно, а вечно одни и те же разговоры с
офицерами раздражали его. Иногда, когда Швейк излагал ему свое мнение о
чем-либо, в уме поручика мелькала мысль: «Этому парню можно
позавидовать, ей-богу. Его придурковатость — большее счастье, чем
выигрыш в двести тысяч».
Полковник
повторить все, чему учили их в казарме. Поручик Лукаш выполнял это
требование таким образом: приказывал по утрам выводить солдат за
околицу, а днем заставлял их проходить с дядьками «словесность» —занятие, сводившееся к рассказыванию похабных анекдотов. Как-то раз он
застал кадета Биглера за обучением солдат отданию чести, причем тот все
время к чему-нибудь придирался. Это наполнило поручика такой горечью, что он несколько дней не мог отделаться от мысли: «Ведь вот человека, может быть, завтра убьют, а у него одна забота, чтобы у солдата при
отдании чести мизинец приходился в точности против глаза. Боже ты мой, к
чему вся эта чепуха?»
Однажды он высказал свои мысли Швейку, и тот немедленно подал ему
духовное утешение:
— Так что, дозвольте доложить, господин поручик, весь мир и вся жизнь —сплошная чепуха! Но так оно и должно быть, чтобы людям было, чем жить.
Потому-то, господин поручик, образованные люди только чепухой и
занимаются — ведь это самое для них выгодное. Вот я, например, дозвольте
доложить, знал двух садоводов, некоего Алоиза Вомачку и некоего Франца
Печенку, и оба они приглядели себе вишневый сад в Ужиновце, и оба, когда
вишня еще цвела, пришли к крестьянину и просили отдать сад им. Ну, а так
как, известное дело, каждый хотел заполучить сад себе, то крестьянин
обещал им обоим и постарался взвинтить цену, а они давай друг перед
другом набавлять и набавлять. И вот как-то раз Вомачка идет по дорожке и
прикидывает в уме, сколько кило вишен он снимет с одного дерева, а
навстречу ему идет Печенка с такими же мыслями. Вомачку, который был
человек очень горячий, это взорвало, и он говорит Печенке: «Эй, ты, рыжий пес, ты у меня на дороге не становись, не то я тебе все ребра
переломаю!» А Печенка ему: «Алоизий, друг мой, не говори мне таких слов, потому что я промышленник и никому не позволю ругать меня, черт
косолапый. Веди себя как образованный человек, если ты тоже
промышленник, не то я тебе морду раздеру от одного уха до другого!» Ну, тут Вомачка закатил ему оплеуху, а Печенка хватил его палкой по башке, так что у него сразу шишка вскочила. Оба они побежали к доктору и
получили по удостоверению, в котором значилось, что каждый причинил
другому телесное повреждение. С такой бумажкой они пошли к адвокату и
передали дело в суд. Состоялось одно заседание, потом второе, потом