i dfee46a8588517f8

User

Мнение большинства выразил Кривошеин. «Ставятся ребром судьбы России и всего мира,— заявил он.— Надо протестовать, умолять, настаивать, просить — словом, использовать все доступ­ные нам способы, чтобы удержать его величество от беспово­ротного шага. Мы должны объяснить, что ставится вопрос о судь­бе династии, о самом троне, наносится удар монархической идее, в которой и сила, и вся будущность России... Я понимаю тех,— в отчаянии воскликнул министр — кто говорит, что можно поте­рять равновесие душевное, нужно иметь особенные нервы, чтобы

выдерживать все.происходящее. Россия переживала гораздо более тяжелые эпохи, но никогда не была такой, когда все делается к то­му, чтобы еще

усложнить и запутать и без того безысходное положение» ⁵⁶.

Такое же ошеломляющее впечатление произвело известие о смене верховного командования и на ставку. «Неожиданность, пот­рясающая сенсационность сообщения совсем ошеломили меня,— писал Шавельский,— у меня буквально руки опустились... зло­вещим представилось мне это событие. При том мракобесии, кото­рое, опутав жизнь царской семьи, начинало все больше и сильнее расстраивать жизнь народного организма, великий князь казался нам единственной здоровой клеткой... В него верили и на него надеялись. Теперь же его выводят из строя в самый разгар борь­бы» ⁵⁷.

Дума и помещичье-буржуазная оппозиция были потрясены не меньше. Выше уже говорилось о приезде Родзянко на заседание Совета министров. Председатель Думы потребовал от Горемыки­на, чтобы правительство добилось отказа царя от принятого им решения, так как в противном случае армия может положить ору­жие, неминуем взрыв негодования. На ответ премьера, что прави­тельство в советах не нуждается, Родзянко воскликнул: «Я начи­наю верить тем, кто говорит, что у России нет правительства» ⁵⁸.

Московская городская дума приняла 5 августа постановление, которое стимулировало, несомненно, известие о смене верховного командования. В постановлении наряду с требованием образовать министерство, облеченное доверием страны, и просьбой дать высо­чайшую аудиенцию представителям московского городского само­управления, на первом месте фигурировало ясно демонстративное приветствие Николаю Николаевичу как верховному главнокоман­дующему.

Возникает, естественно, вопрос, почему решение царя вызвало такое крайне отрицательное отношение со стороны верхних клас­сов, включая и большинство кабинета? Этот вопрос тем более уместен, что и правительство, и «общественность» все время жаловались на то, что назначение Николая Николаевича верхов­ным главнокомандующим, приведшее к разделению власти на во­енную и гражданскую, создало страшный хаос в управлении. Даже в самый разгар прений в Совете министров по поводу принятого царем решения Кривошеин и Харитонов вынуждены были признать, что оно влечет за собой и плюсы — удаление Янушкевича (который, по всеобщему мнению, считался одним из главных виновников военных неудач), а главное — объедине­ние военной и гражданской власти в одних руках ⁵⁹.

Тот же Кривошеин отрицательную реакцию на решение царя мотивировал двумя взаимно связанными доводами: народ давно, еще со времен Ходынки и русско-японской войны, считает царя неудачником. Популярность же великого князя Николая Нико­лаевича, напротив, еще крепка, с его именем связывают все надежды на конечную победу. Щербатов к этому присовокупил:

решение будет истолковано как результат влиянии Распутина. Ха­ритонов пошел еще дальше, заявив: окружение великого князя в ставке может склонить его «на какие-нибудь решительные шаги» Поливанов в ответ на это пожал плечами, а Кривошеин выразил полнейшую уверенность в лояльности великого князя⁶⁰.

Отрицательную реакцию большинства министров на решение царя Щербатов объяснял (в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии), во-первых, полным отсутствием у Нико­лая каких-либо военных способностей, а во-вторых, гем, что пре­бывание царя в ставке (а не в столице) «технически делало невозможным правильное управление страной»: возникнет «беза­лаберщина» (министры начнут порознь

ездить в ставке и нару­шится регулярность заседаний кабинета, удлинятся сроки приня тия решений и т. д.) ^6|. Те же соображения привел и Полива нов ⁶'².

Но совершенно очевидно, что, если бы дело заключалось только в этих причинах, реакция не была бы столь болезненной и острой. Тот же Поливанов, отметив, что царь понимал только «декоратив­ную сторону» военного дела, признал, что и Николай Николаевич был не подготовлен к своему посту⁶³. Главная причина состояла в другом: в страхе, что с переменой командования в ставке востор­жествует распутинское влияние. В цитированных словах Шавель- ского эта мысль уже присутствует. Щербатов вынужден был доба­вить: министры «отдавали себе отчет, что оставление императ­рицы здесь (одной, без царя.— А. А.) могло грозить стремлением в той или иной форме, если не регентствовать, то близко к этому, что во всех отношениях было крайне опасно» ⁶⁴. В этом отдавали себе отчет и Дума, и помещичье-буржуазные оппозиционные круги, и даже большая часть правых.

У министров была еще дополнительная причина недовольства принятым царем решением, которую Яхонтов охарактеризовал следующим образом: общее настроение министров — как такое решение приняли без них? «Значит, к Совету нет доверия»⁶⁵. После первых неудачных попыток переубедить царя Щербатов, выражая мнение большинства, резюмировал: положение прави­тельства в такой ситуации становится «трудным и щекотливым» ⁶⁶. Доверия к правительству нет не только в Думе, но и «у того, кто является источником правительственной власти». «По-видимо­му,— заключал Яхонтов,— в Совете министров назревает внутрен­ний кризис. Большинство обижено принятием решения о перемене командования... помимо участия Совета... Иван Логгинович (Горемыкин.— А. А.) тверд в своей позиции, что сейчас не время протестовать» ⁶⁷.

Обладай министры марксистским представлением о ходе собы- I тий в стране, они бы расценили данный факт как часть общего ^ процесса прогрессирующего падения роли официального прави­тельства, процесса, ускоренного войной и разложением царизма. Но поскольку они не обладали подобным представлением, то усмотрели в решении царя лишь стечение нескольких несчаст-

ливых субъективных обстоятельств, одним из которых была реак­ционность их председателя. С большим жаром накинулись они на своего Ивана Логгиновича, обвиняя его, что он вопреки воле большинства кабинета поддерживает стремление царя стать вер­ховным главнокомандующим.

Однако позиция Горемыкина в этом вопросе была не такой однозначной, как можно подумать с первого взгляда. Более того, он сыграл едва ли не решающую роль в том, что царь не стал верховным главнокомандующим с первых же дней войны. Как свидетельствует Сухомлинов, царь на заседании Совета минист­ров, проходившем под его председательством, «предполагал стать во главе армии», хотел дать правительству некоторые полномочия на время его отсутствия из столицы. На это «старик премьер-министр, чуть ли не со слезами на глазах, просил госуда­ря не покидать столицу ввиду политических условий, создав­шихся в стране, и той опасности, которая угрожает государству,— отсутствие главы его из столицы в критическое для России время. Речь эта была трогательна и, видимо, произвела на государя большое впечатление». К этой речи «горячо присоединился» Кри- вошеин, их поддержал Щегловитов, сославшись на Прутский по­ход Петра I, а «после него решительно все остальные члены заседа­ния в том же смысле», включая и самого Сухомлинова. В результа­те царь отказался от своего намерения ⁶⁸.