И пожнут бурю
Шрифт:
Корабль же снова уверенно стоял на поверхности воды, готовый к отплытию. Майор Жёв очень обрадовался и дал указание Лассе «сиюжесекундно притащить всех необходимых людей». Ему очень хотелось поскорее зайти на борт своего флагмана, посетить главную каюту, оказаться за штурвалом. Но это предстояло сделать завтра, что и жгло старика, поскольку ожидание хорошего или плохого, без разницы, для него было одним из худших наказаний.
Теми необходимыми людьми, которых приказал привести Жёв, являлись те самые купцы, что упросили майора сопроводить их товарные корабли до Марселя. Когда они явились, то получили в знак приветствия тренировочный залп из трех орудий «Сен-Жоржа», которые попали в старый сарай, находившийся в непосредственной близости от купцов. Те от этого ужаснулись и начали медленно пятиться назад, однако их остановил стражник комендатуры.
– Полюбуйтесь, господа торговцы! – с широкой улыбкой на лице произнес Жёв и указал на корабль. – Вот это творение Господа будет защищать ваш товар в течение всего пути в Марсель! Ни одно суденышко не посмеет даже
Купцы, продолжая пребывать в смятении и страхе перед легким сумасбродством Жёва, поклонились майору и поспешили сесть в свои коляски, чтобы уехать в гильдию. К Жёву же подошел Лассе и что-то нашептал на ухо. Да так тихо, что призрак не услышал бы. Сразу после этого оба оседлали лошадей и, в сопровождении охраны, вернулись в крепость. Перед этим Жёв дал указание готовить все до конца, назначив на завтра отплытие.
Многим из вас покажется странным, и вы наверняка пару раз точно задавались вопросом, интересный факт, что оранская эскадра французского флота в конце 60-х годов девятнадцатого века оставалась полностью парусной, не имея ни единого парового судна, кроме «Сен-Жоржа». Но ответ на сей вопрос лежит там, где вы вряд ли бы подумали только думать. А именно в казначействе министерства финансов, которое отказало генерал-губернатору Алжира в просьбе предоставить колонии хоть одно новое судно с паровым двигателем. Причиной отказа послужила завершившаяся еще тринадцать лет тому назад война с Россией. Если не углубляться в историю, то можно без труда выловить ответ министерства: «Принимая во внимание ваше прошение о предоставлении средств на строительство пяти пароходофрегатов, а также ваше желание обезопасить морские границы колонии, вами управляемой, министерство приняло решение обратиться за позволением Его Императорского Величества для выделения вам суммы, втрое меньше той, которую вы запросили. Также вам будет выслано письмо военного министерства с указанием строить не паровые корабли, ввиду их излишней дороговизны, проявившейся во время войны с Российской империей, а также весьма недешевой эксплуатации, а обычные парусники, поскольку нет объективных причин в замене парусного флота на паровой. В связи с этим министр лично рекомендует вам истратить полученные средства более разумно, чем заплатить за постройку паровых кораблей. С уважением, МФ»
Генерал-губернатор Алжира был в бешенстве, сравнимом с бешенством Господа на людей, строивших Вавилонскую башню. Он прекрасно понимал, что зажравшимся ленивым чинушам, желавшим лишь иметь хороший заработок и просторную двухэтажную квартиру в доме на улице Риволи, где по утрам приносили бы булочки с шоколадом и кофе с газетами, в которых писалось бы только о последствиях Всемирной выставки двухлетней давности, совершенно не было дела до интересов французских колониальных войск, и уж тем более их не заботило состояние алжирской флотилии и оранской эскадры. Но ему ничего не оставалось, кроме как оплатить строительство обычных парусников, безнадежно устаревших под натиском ревущей от неистового темпа паровой революции, единственным проблеском которой уже почти три десятка лет для оранской эскадры оставался «Сен-Жорж», спущенный на воду почти одновременно со знаменитым «Декартом» 29 , которого уже два года как не числилось в составе флота. А когда полномочия по обновлению и поддержанию целостности оранской эскадры получил майор Жёв, все позабыли о паровых судах, в геометрической прогрессии распространявшихся по всему миру, поскольку старик был человеком взглядов консервативных, и не понимал преимуществ паровой машины над тысячелетиями использовавшимися парусами. А объяснять ему этих преимуществ никто не хотел и боялся, так что все дружно ходили под парусами, принимая щедрую помощь великодушного ветра. Омар и тот вовсе никогда не видел паровой машины, и при рассказах о ней представлял мелких чертей, скачущих в колесе и своей магией разогревающих дьявольский механизм, а угли для них служить в таком случае должны были в качестве пищи. Но такая «отсталость» араба была вполне оправдана. И не было никаких потешаний в его сторону.
29
«Декарт» (фр. Descartes) – пароходофрегат французского флота, спущенный на воду в 1844 году. Один из первых удачных парусников с паровой машиной. Изначально именовался «Гомером». Принимал участие в Крымской войне. Списан в 1867 году.
Когда Оскар Жёв вернулся в крепость, чтобы выспаться перед отплытием, ему не дала этого сделать одна тревожная мысль, засевшая в голове у него еще утром. С этой мыслью он решил посетить Омара, находившегося все так же, в комнате надзирателя тюрьмы. Спустившись в нечто среднее между подземельем и обычной высоты зданием, Жёв прошел мимо храпевших стражников так тихо, что те даже не шевельнулись. Бесшумно отворив тяжелую деревянную дверь комнаты надзирателя, майор вошел внутрь нее. Омар также не спал, он лежал с закрытыми глазами и очень громко дышал, будто представляя себе что-то очень тревожное, как мысль, задевшая Жёва. Разумеется, араб услышал, как в комнату кто-то вошел, но не подал этому виду. Майор присел на свободный стул, стоявший в метре от кровати, на которой расположился бен Али, и стал осматривать помещение. Не ослепнуть от ночной темноты старику помогал
– Ты же не спишь, верно?
– Ты прав, – без признаков сонливости ответил араб. – Зачем пришел сюда? Да и в такой час?
– Меня одолела одна мысль, которой мне бы хотелось поделиться с тобой.
– Ну так делись, не медли, утром отплытие, сам знаешь.
– Верно…
Майор устало вздохнул и с минуту помолчал, обдумывая свой вопрос. Когда черная туча отплыла на некоторое расстояние от Луны, и одинокий сизый луч пробился сквозь маленькое окно, озарив лицо Омара, Жёв вдруг забыл (а может и нарочно передумал) о той мысли, что всего несколько минут назад не давала ему покоя и привела его сюда. Он решил задать совершенно другой вопрос:
– Скажи мне, Омар, ты испытываешь сейчас горечь?
От этого вопроса араб вскочил с кровати и обомлел. Уже сидя на ней, он с непонимающим взглядом уставился на майора, все так же устало глядевшего, но уже не на него, будто страшась прямого столкновения глаз, а на свечи, горевшие в канделябре.
– Что ты имеешь ввиду? Какую еще горечь?
– Самую обыкновенную человеческую горечь, Омар. За столько месяцев, недель и дней ты испытал много всего. Потерял брата, потерял свободу, чуть было не потерял жизнь. За это время ты хоть раз задавался вопросом, не горестно ли тебе?
– Зачем ты это спрашиваешь? Ты напился что ли? – Омар испытывал явное раздражение к докучавшему ему майору, но выгнать пока не смел. – Какой тебе интерес до того, что я чувствую?
– Я хочу понять, какая у тебя душа, Омар. По крайней мере, какой она теперь является… Я обучил тебя стольким языкам, наукам, искусствам, подарил кров, привил манеры и нормы, а ты меня предал! Ты вероломно воспользовался моим к тебе доверием, чтобы сохранить в тайне наглую диверсию брата-повстанца. Тебе едва удалось удержать его от осуществления массовой резни, а не подоспей я, то ты без колебаний сбежал бы с ним и выдал все секреты крепости. Как можно быть таким слепым и хитрым одновременно, Омар? Что ты за человек? Обладаешь ли ты хотя бы ростками совести или все годы лишь умело притворялся добропорядочным учеником, играл роль вставшего на путь эволюции дикаря, чтобы потом нанести удар в спину? Объясни, есть ли в тебе вообще душа?
Омар нашел в себе силы с отвращением проглотить весь шквал обвинений со стороны столь нежелательного сегодня собеседника и не броситься сейчас же на него с кулаками. Но кровь уже забурлила, мозг возбудился, а язык жаждал боя. Молниеносно встав напротив майора, бен Али начал ответную речь:
– Хм, я скажу. Начиная с того дня, когда я по твоей вине зарезал собственного брата, когда не сумел осмелиться на то, чтобы убить тебя и весь твой гарнизон, я пребываю в отчаянии. Я целыми сутками молюсь всемогущему Аллаху, чтобы он простил меня за бессмысленное братоубийство – за тягчайший грех! Я искренне мечтаю сбежать ото всего мира, скрыться в пустыне, жить бедуином, в молитве найдя себе смысл жить дальше. Но ты разрушил мечту. Ты продал меня какому-то дельцу из Марселя! Я каждый день, каждую минуту желаю твоей смерти, Оскар Жёв! Ты хочешь понять, какая у меня душа? Она уже вся черная от скорби и ненависти, она полна грехов, полна лжи, полна отчаяния и смерти! Но у меня душа хотя бы есть! А вот что касается тебя… Это у тебя ее нет! У тебя нет души! Вот поэтому ты так бессердечно отдаешь приказы о пытках и убийствах! Поэтому ты поощрал кровавую работу «охотников»! И я знаю, что ты не хочешь моей казни лишь потому, что тебя потом будет мучить жалкий остаток твой гнилой совести! И я был бы счастлив быть повешенным, потому что я бы встретился с братом и молил бы его о прощении, но ты не дал мне такой возможности, предпочтя продать в рабство! Какой же это благородный поступок?! Это самая настоящая, неприглядная жестокость! Я бы придушил тебя прямо сейчас, вот здесь, но боюсь, что не получу уже от этого удовольствия и ничего не добьюсь…
Жёв был в нескрываемом изумлении от слов Омара. Может, от старости, а может, от офицерской спеси он не видел собственной ошибки в произнесенных им словах. Более же он ничего сказать не мог, дожидаясь завершения речи Омара, которая резко оборвалась, словно гитарная струна, лишь для того, чтобы накопить заряд гортанной мощи и завершиться громовым криком, повергнув слушателя в яму унижения. Бен Али, с налитыми кровью глазами, стоял напротив майора и держал в руках канделябр, готовый применить его как оружие.