И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

Багдерина Светлана Анатольевна

 Граненыч, решительно нахмурившись и поджав губы, вскарабкался на подставленный к подоконнику стол, наложил стрелу на лук, моментально прицелился и отпустил тетиву.

 В любом соревновании даже самых косоглазых лучников у него не было бы ни единого шанса поразить мишень, и даже тот факт, что большое окно зияло темнотой на сером фоне всего в тридцати метрах от его позиции, не повышало процент успеха ни на йоту. Но вмешался нечастый в последнее время гость Лукоморска — везение — и, ко всеобщему изумлению, с первой попытки стрела разбила истерично дзенькнувшее стекло и влетела в чулан, ставший тюрьмой родителям

ее мужа и бедной, ни в чем не повинной девице боярышне Серафиме.

 Облегченно переведя дух, что первый этап их плана прошел гладко, оборонное командование сосредоточилось на ожидании.

 Бечевка была крепко зажата в ручках библиотечного, ничего больше пока поделать было нельзя, и им оставалось только набраться терпения, но как раз именно это и было выше его оккультных сил. Он не мог спокойно простоять на месте и секунды — то и дело он переминался с ноги на ногу, привставал на цыпочки, вытягивая по–гусиному шею и вглядываясь во тьму, из боязни пропустить условное подергивание, если оно вдруг будет недостаточно сильным.

 Елена готова была к нему присоединиться, если бы не сознание того, что она здесь все–таки царица, а царицы так себя не ведут.

 По крайней мере, когда их видят.

 Граненыч наугад вытянул со стеллажа за спиной толстенную книгу, открыл ее посредине и стал в полной темноте невозмутимо рассматривать картинки. Или просто пытаться определить их наличие в данной книжке.

 Ждать пришлось недолго.

 Через несколько минут после выстрела в глубине чулана как будто засветился и погас крошечный огонек, а еще через несколько минут, показавшимся заговорщикам часами, Дионисий подпрыгнул, как будто веревочка была привязана к его рукам и ногам, а он был марионеткой:

 - Они дернули!.. Они дернули!.. Три раза!.. Как условились!.. Они согласны!..

 - Елена? — обернулся истопник к царице как генерал на поле боя к своему капитану, зажав книгу в подмышке.

 - Все готово! — срывающимся шепотом тут же отозвалась она. — Дионисий, дергай!..

 Библиотечный изо всех сил дернул ответные три раза свой конец бечевки и моментально почувствовал, как она поползла у него из рук.

 - Шнур потянулся! — отрапортовала Елена Прекрасная через минуту, и Граненыч удовлетворенно кивнул головой.

 Еще минута — и она доложила, что пошла веревка, а с ней — кошка и подвесная люлька — хитроумная конструкция из ремней и веревок, в которой пленники должны были в целости и невредимости достичь библиотеки.

 Спустя еще несколько минут веревка остановилась.

 Не говоря больше ни слова, Граненыч стал быстро наматывать ее вокруг колонны.

 Елена, нервно прикусив губу и сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, до рези в глазах вглядывалась в темное окно напротив.

 Какой нелепый, какой ненадежный план — почти каждый его шаг висел на каком–нибудь «если», «вдруг» или «наверное», но это все, что они смогли придумать и подготовить за несколько дней. Если кто–нибудь еще восемь дней назад сказал бы ей, что она в компании истопника Митрохи и неизвестного науке домашнего духа — некоего библиотечного — будет спасать жизнь родителям своего мужа и юной боярышне от злобного колдуна, захватившего власть, она бы не рассмеялась тому в лицо исключительно из–за хорошего воспитания…

 Ну почему на ее месте должна была оказаться именно она?!.. Ведь если

бы здесь сейчас была бы бедовая супруга Иона Серафима, то уж она–то изобрела бы что–нибудь такое невероятное, сногсшибательное, что никому другому и в голову бы не пришло! Но где она теперь — кто его знает… Может, ей сейчас еще хуже, чем им всем, вместе взятым…Хотя вряд ли Серафиме сейчас могло быть хуже чем ей, Елене. Ведь если что–нибудь пойдет не так — оборвется веревка, застрянет люлька, лопнут ремни, развяжется какой–нибудь узел, увидит враг — даже не задумываясь, она могла привести с десяток причин, по которым их план мог рухнуть и погубить всех — то виновата в этом будет только она.

 Она царица.

 Она решила.

 Ей отвечать.

 Из облака переживаний и дурных предчувствий ее вывел восторженный шепот Дионисия:

 - Веревка натянулась!.. Кто–то сел в люльку!.. Кто–то скользит!.. У нас получилось! Получилось!..

 - Кто? Кто спускается первый?

 - Кто там в авангарде?

 - То есть, в люльке?..

 - То есть, впереди!

 - Непонятно… — библиотечный, натужно прищурившись, попытался разобрать хотя бы намек на то, кто будет их первым спасенным. — Но, по–моему, это не царь… И человек, насколько я могу разобрать в такую тьму, стройнее, чем царица Ефросинья…

 - Это Серафима Конева–Тыгыдычная! — радостно всплеснула руками Елена. — Но как это благородно со стороны царя и царицы… Они пустили ее первой — вдруг второго рейса не будет…

 - Да что это ты говоришь, твое величество! — сердито прицыкнул на нее Граненыч. — Куда он денется–то? Если в первый раз получилось, то дальше пойдет как по маслу!..

 - Сглазил!!! — прижал вдруг ручку к сердцу хозяин библиотеки. — Люлька остановилась!..

 - Что случилось? — кинулась к окну Елена.

 - Не видно… Ничего не разгляжу… Но, вроде, все в порядке… — библиотечный изгибался и извивался, как кобра в танце, стараясь углядеть, что там вдруг произошло, но не успел. Немного повисев, покачиваясь на осеннем ветру, как забытая на ветке груша, люлька снова пришла в движение и медленно поползла к ним.

 - Устала, наверное, ваша дивчина с непривычки–то, — сочувственно предположил истопник, и снова подхватил с полки книжку, чтобы чем–нибудь занять дрожащие теперь уже от волнения руки. — Чай, боярская дочка–то, не прачки какой. А сейчас отдохнула и дальше веревку–то перебирает. Не волнуйся, царица. И минуты не пройдет, как она здесь будет.

 Ровно через пять минут люлька, рывками передвигаясь по провисшей, но крепко держащейся веревке, замерла у их окна.

 - Серафима, девочка моя бедная, хорошая наша, милая, — бросилась к прибывшей счастливая царица. Уже не сдерживая слез радости, она крепко обняла ее, прижала к сердцу и горячо поцеловала в лоб.

 - АЙ!!!..

 - ХА! ХА! ХА! ХА! ХА!

 Перекрывая дребезжащий деревянный смех, сухо щелкнули пальцы, и темнота в библиотеке вспыхнула голубым светом.

 Граненыч и Дионисий отпрянули.

 Елена с перекошенным от отвращения и ужаса лицом, как будто только что поцеловала плод любви слизня и паука, силилась и не могла вырваться из объятий Чернослова.

 

 

 * * *

 

 

 …Чернослов капнул несколько капель своего заморочного зелья на стол, с удовлетворением понаблюдал, как задымилось дорогое дерево, и усмехнулся.