И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
- Ножик язык чик — и нету. Работать руки нужен, ноги нужен, язык не нужен. Твоя язык — твоя враг, понять, шаман–ага? — Керим вперился веселым и злым взглядом в лицо побледневшему чародею.
Тому ничего не оставалось, как молча кивнуть.
Касим профессионально обшарил карманы и голенища сапог двух других пленников, но не нашел ничего, кроме деревянной ложки–ножа, подаренной когда–то деду Зимарю Тит Силычем.
Касим покрутил ее в руках, пожал плечами и швырнул в темноту.
- Чужой ложка брезговать, — объяснил он в ответ на вопросительный взгляд командира, и тот снова удовлетворенно кивнул.
-
- Поняли, однако, десятник–ага, — покорно развел руками тот, кого назвали Ильхамом, развернулся, и пошел с соратниками по оружию собирать небогатые трофеи — мешок с небогатым ассортиментом продуктов, другой мешок — тощий, но отчего–то тяжелый — камней они туда насовали, что ли? — и старый грязный ковер.
Секир–башка, секир–башка…
Обижает Керим–батыр. Мог бы и не предупреждать.
Кому надо такой хлам воровать?
Стойбище кочевников располагалось всего в часе бодрой скачки от всё еще пылавшего нездешним светом волшебного огненного кольца. Пешком оказалось намного дольше, и когда Кериму–батыру наскучило плестись похоронным шагом под натиском леденящего северного ветра, он приказал отвязать пленников от общей веревки и погрузить их на коней патрульных — поперек седла, как скатанный и сложенный вдвое трофейный ковер.
Патруль, поднимая пыль и взметая ошметки земли вперемежку с сухой травой, с гиканьем и свистом влетел на центральную площадь, окруженную шатрами из шкур, и остановился у большого костра — правда, в этом случае, абсолютно не магического. Вокруг него с удобством расположились на конских шкурах мужчины, женщины и дети — не меньше пяти десятков — и, подперев головы руками, затаив дыхание глядели на ссохшегося беззубого старичка в барсучьем малахае и шубе до пят, восседавшего на самом почетном месте — на стопке из десяти волчьих шкур, сложенной в опасной близости к огню.
Старичок, полуприкрыв глаза и раскачиваясь в такт своим словам, растекался мыслью по древу — высоким надтреснутым голосом плел речитативом запутанное сказание, до сего момента всецело поглощавшее внимание заворожено внимавшей аудитории.
- …и царевич отвечает: «Грусть–тоска меня съедает». Да не тот грусть, люди добрые, который в корзину кладут, а тот грусть, который тоска. И не тот тоска, в который гвоздь забивают, а тот тоска, который грусть…
- Э–ге–гей, посторонись!.. — гаркнул Керим, с тщательностью слаломиста на олимпиаде объезжая всех, кто попадался у него на пути [68]. Примеру командира следовали его батыры.
- Прочь с дорог, куриный ног!
- Чайник дрова везем!
- Чай на дрова везем!
- Не чай, дрова везем!
- Чай нет, дрова везем!
- Чай, не дрова везем!
- Какой чай, зачем неправда говоришь?
- Сам неправда говоришь! Ты у них мешок глядеть? А я глядеть! Есть там чай!..
Глаза всех собравшихся, включая сказителя, на мгновение застекленели, потом недоуменно заморгали и обратились к патрулю.
- Извини, что твоя бесценный историй прерывать, Бунчук–ага, — спрыгнул на землю и почтительно склонил перед стариком голову Керим, — но наша с подарком вернуться. Три чужаки поймать! Один — шаман–ага,
И с этими словами начальник патруля и его батыры бросили к ногам предводителя все вышеперечисленное и в таком же порядке и стали смиренно ждать похвалы со стороны старика.
Кряхтя, мурза поднялся со своего почетного места и подошел к куче трофеев.
Первое, что попало ему под руку, был мешочек Конро.
- Камни, говорить? — заинтересовано стал развязывать он тесемки. — Красивый камни, однако…
- Скажи, Бунчук–ага, твоя всё знать, твоя мудрый, как степной лис, — уважительно склонив голову чуть набок и прижимая руки к сердцу, обратился к нему Керим. — Зачем такой камни? Что делать?
- А, это… — протянул старичок, словно не расслышал вопрос с первого раза. — Это… Это чтобы камни играть. Игра такой есть у чужаки, моя знать, читать!
И он медленно и аккуратно извлек откуда–то из глубин толстой шубы не менее толстый том и продемонстрировал его публике.
Публика благоговейно ахнула и закивала головами: Бунчук–ага один из всей их нации обладал волшебным даром — грамотностью, и мог в своей книге прочитать всё, что угодно — от того, куда нации следует откочевать следующей осенью, и до правил игры в невиданную заморскую игру в камни.
Старик демонстративно–фамильярно полистал книжку, потрепанную до такой степени, что любой библиотекарь или простой книголюб, достойный своих очков, прослезился бы и впал в недельный запой [69], нашел нужное место и показал его всей честной компании.
Честная компания закивала.
- Мой шаманский книг говорит, что это такой игра есть.
Честная компания закивала еще усиленней: всем было известно, что Бунчук–ага был не только полноправным мурзой и сказителем на полставки, но и на четверть ставки шаманом, и его оккультные таланты доказывало то, что неживой предмет — книга — мог с ним говорить, и он его слышал.
- Смотрите, — важно предложил предводитель и достал из мешочка один камень — безукоризненно круглый, матово блестящий в свете костра, в переплетающуюся черную и белую полоску, и бросил его на землю.
Агафон беззвучно взвыл и попытался закопаться поглубже в кучу–малу, Иванушка охнул и замычал запоздалое предупреждение, и только дед Зимарь промолчал — его уронили головой в противоположную от арены действий сторону, и поэтому он ничего не видел, и причины внезапной нервозности друзей так и не понял.
Полосатый камень покатился по неровной земле, подскакивая на невидимых глазу кочках, и остановился шагах в трех от предводителя кочевников.
Люди заинтриговано вытянули шеи и уставились на его полосатый бок, ожидая продолжения.
Тогда старик достал другой камень — желтый в неровную оранжевую конопушку — и бросил его так, чтобы тот ударил полосатый.
Куча–мала обреченно замерла, скованная ужасом перед надвигающимися катастрофами…
В тишине раздался сухой стук.
Конопатый ударился о полосатого, и тот отлетел на полшага.