И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

Багдерина Светлана Анатольевна

 - Не можем знать, ваше великолепие, — по уставу пожали плечами стражники, и на их собачьих мордах отразилось искреннее недоумение и глубокое сожаление о нарушенном сне чародея.

 Сейчас проснется и начнет нудить…

 БУМ–М… БУМ–М… БУМ–М… БУМ–М…

 - Ну, и чего стоим, ни мычим, не телимся? — опасения сбылись, Сабан проснулся. — Я, что ли, за вас бегать открывать–закрывать ваши дурацкие ворота должен?

 - Никак нет! — с ужасом отвергли такое предположение стражники.

 «Сабан» и «бегать» были двумя несовместимыми понятиями [205],

и если бы его великолепию пришлось открывать ворота, то ожидающие снаружи могли бы с легким сердцем сходить в город, снять комнату на постоялом дворе, заплатить вперед за два дня и уйти кутить — раньше стальные створки ворот царского замка для них просто не распахнулись бы.

 - Ну, так сходите, откройте!!!.. Лентяи! Бездельники! Лежебоки! Лодыри! Дармоеды! От скамейки лишний раз оторваться не могут, а туда же!.. За что вам только деньги платят!.. Кстати, — поток красноречия господина второго помощника первого советника наткнулся на непреодолимую преграду и закрутился на месте, накапливая силу и напор. — А кто это там в два часа ночи расстучался? Какое право имеют? Кого мне превратить в склопо… в сокло… в скопло… в сплоко… [206] в слизняка? Уже посмотрели?

 - Никак нет!

 - Ну, так идите!!!.. Лентяи! Бездельники! Лежебоки! Лодыри! Дармоеды! От скамейки лишний раз оторваться не могут! И за что вам только деньги платят!..

 

 

 

 Последняя, третья решетка была, наконец, поднята со страшным скрипом и скрежетом, и беда, смертоносная и целеустремленная, как стрела арбалета, промаршировала во двор и остановилась перед едва успевшим натянуть сапоги, разгладить балахон, водрузить на макушку форменный колпак (правда, задом наперед, но это мелочи) и подхватить на ходу факел Сабаном.

 Высокомерный белобрысый сержант в штатском, но с обязательным черным мечом наголо, смерил второго помощника первого советника надменным неприязненным взглядом и даже не доложил, а неохотно, словно делая одолжение, сквозь зубы процедил:

 - Сержант Брысь. Я и моя беда схватили беглую царицу Елену Прекрасную и ее служанку, как приказал его величество царь Костей, и доставили их сюда для размещения в ее старых покоях до особых распоряжений.

 - Схватили, значит, всё–таки… — Сабан поправил толстым пальцем на не менее толстой переносице очки в круглой позолоченной оправе и боком, словно перекормленный краб неизвестной породы [207], обошел беду, ее командира и ее пленников.

 - Хм–хм–хм… Это действительно она… — негромко, будто беседуя сам с собой [208], пробормотал Сабан.

 - Естественно, — ледяным тоном процедил сержант.

 - …Я помню её… — тут колдун предусмотрительно, на всякий случай, пропустил напрашивающийся на язык эпитет, — …физиономию… словно мы расстались вчера… Ах, Елена, Елена, твое неразумное, легкомысленное, недальновидное величество, какую же ошибку ты совершила, решив, что сможешь провести нашего многомудрого, предусмотрительного, и просто великого во всех отношениях правителя царя Костея… Как ты об этом еще пожалеешь… Как будешь страдать и каяться…

 -

Кончай трепаться, — грубо, почти с ненавистью, оборвал его излияния сержант. — Дай нам пройти.

 - Придержи язык, дуболом, — брезгливо поморщился Сабан, но болтать перестал. — Завтра утром я прикажу отправить гонца в расположение войск его величества с радостной вестью.

 Сержант замер.

 - На ковре? — настороженно оглянувшись, поинтересовался он.

 - На пододеяльнике, — мстительно огрызнулся колдун и вдруг зашелся, заколыхался веселым хохотом оттого, что смог уесть противного солдафона, вообразившего о себе, как и все его собратья, впрочем, невесть что на ровном месте.

 - Трепаться кончай, — раздраженно рявкнул сержант, хоть и не так злобно, как в предыдущий раз.

 Скорее, рассеянно.

 Но великий маг, великолепный Сабан, приписал отступление пристыженного противника исключительно своим заслугам, и снисходительно смягчился.

 - Веди их, куда велено. Но караульных на двери я тебе не дам: у меня весь гарнизон–пятьдесят человек, и им не до этой дуры.

 - Своих хватает, — яростно сверкнув глазами, прорычал сержант, закашлялся, а, может, прошипел «сам дурак», выхватил из несопротивляющихся рук колдуна факел и отдал приказ:

 - Беда! К месту заключения ее величества шагом марш!

 Ни слова не говоря, умруны сомкнули шеренги вокруг пленниц и гулкой мерной поступью двинулись к башне Царица.

 Сабан заложил коротенькие пухленькие ручки за спину и довольно прищурился им вслед: завтра утром к царю вылетит гонец с сообщением о живейшем участии его, второго помощника первого советника, в долгожданной поимке сбежавшей невесты. А хам–сержант долго еще будет месить дорожную грязь, подставлять свою тупую башку под чужой меч, служить со своими громилами в каждой бочке затычкой и ждать продвижения.

 Он еще покается, что посмел разговаривать таким тоном с самим вторым помощником первого советника! Что, безусловно, лишний раз доказывает, что мозгов у него не больше, чем у его умрунов.

 Умрунов, умрунов, умрунов…

 Хм–хм–хм…

 Что–то с ними было не так, с этими умрунами…

 Да нет, они были самые настоящие умруны, умрунов он, что ли, никогда не видел, но эти… Чего–то у них не хватало, что ли?..

 Чего–то, что было у всех остальных, когда–либо виденных им Костеевых гвардейцев, что примелькалось настолько, что стало просто незаметным, но теперь, когда его, этого, не стало, то словно…

 Сабан, которому не терпелось поскорей заняться составлением победной реляции государю, поморщился, фыркнул, сплюнул на мостовую: вот была охота загружать себя подобной ерундой!.. Этот нелепый сержант, его болваны–громилы… какое ему до них до всех дело? Ведь уже через несколько дней он будет обласкан и знаменит, и его участи позавидует черной завистью любой чародей в услужении великого царя! И, кто знает, хотя такое, конечно, никто не загадывает наперед и не думает об этом, но, повторяю, кто знает: может, когда–нибудь, в далеком или недалеком будущем, когда пост первого советника его величества освободится…