И уйти в закат
Шрифт:
— Расскажи, пожалуйста.
— Нет, — он рассмеялся и поводил пальцем перед моим лицом. — Не так. Так не просят. Попроси хорошо, девочка Бобби.
— Расскажи, мой господин, — сказала я. — Я бы даже сделала книксен ради такого случая, но не могу пошевелиться.
— Ради такого случая, — передразнил он. — Я даже позволю тебе это сделать.
Я вдруг почувствовала, что ко мне возвращается контроль над моим телом. Я снова могла не только говорить и моргать, а двигать руками и ногами. Для пробы я сделала шаг в сторону, и у меня получилось.
Выходит, все это время он лишал меня подвижности, поняла я, он полностью меня контролировал, и от этого стало еще страшнее. Тем не менее, обещания, даже те, что мы даем злобным клоунам, засевшим в нашей голове, надо выполнять, и я сделала какое-то подобие книксена и попросила еще раз.
— Неплохо для первого раза, но в будущем попытайся добавить в голос немного смирения, девочка Бобби, — сказал Пеннивайз. — Ибо смирение — это та единственная добродетель, которая у тебя осталась.
— Ты обещал рассказать, — напомнила я.
— Конечно, — сказал он. — И я всегда держу свои обещания. Помнишь, что я еще обещал тебе, девочка Бобби?
— Давай вернемся к конкретному случаю, — сказала я.
— Изволь, — он снова улыбнулся. — Что сейчас с тобой происходит, девочка Бобби?
— Я сплю.
— Это факт, который никто из присутствующих не станет отрицать, — сказал Пеннивайз. — Но где именно ты спишь?
— Я полагаю, в своей кровати.
— А ты в этом уверена, наивная девочка Бобби? Ты помнишь, как вернулась в свою комнату?
— Ну…
Он меня подловил. Я на самом деле не помнила. Вот я стою и прощаюсь с Джеремайей в его кабинете, и вот я уже здесь. А между этим как будто и не было ничего.
— И как такое могло получиться? — спросила я.
— Откуда мне знать, бедная девочка Бобби, я же всего лишь старый жалкий клоун, существующий в твоей голове, и не могу влиять на то, что происходит там. Похоже, ты тоже не можешь, — он мерзко хихикнул. — Допустим, тебя опоили. Опять. Это же не в первый раз случается в твоей жизни, не так ли? Похоже, что ты совершенно не разбираешься ни в вине, ни в мужчинах.
— Мы пили из одной бутылки.
— Но он мог отравить стакан, глупая девочка Бобби. Или мог просто запретить наркотику действовать на него. Он же бог.
Меня охватила не паника и не отчаяние. Безысходность — тоже неправильное слово, но, наверное, оно подходило тут лучше всего. Нет мне покоя ни здесь и ни там.
Или Пеннивайз врет и сам все подстроил, и это такая же иллюзия, как и труп Реджи на кровати, и на самом деле я мирно сплю в своей комнате.
А может быть, и нет.
Так он и действует. Он сеет в моем разуме семена сомнения, а я потом врежу себе сама.
А может быть, и нет.
— Ладно, — сказала я. — Ты почти победил, мой господин. Но, прежде чем я признаю свое окончательное поражение, расскажи мне, как ты умер.
— А разве я умер, пока еще живая девочка Бобби?
—
— Почему ты думаешь, что это знание чем-то тебе поможет?
Я пожала плечами, раз он вернул мне такую возможность.
— Поможет, не поможет, какая разница? Все равно лучше знать, чем не знать.
— Мне нравится твоя бравада, робкая девочка Бобби. Из нее так и сквозит отчаянием.
— Ты велик и страшен, мой господин, — сказала я. — Не сомневаюсь, что раньше ты был еще более велик и страшен, но все же теперь мы оба здесь. Кто тебя сокрушил?
— Мне не нравится эта беседа, тупая девочка Бобби, и я не буду ее продолжать. Хочешь шарик? У меня есть синие и красные, и желтые там внизу. И все они летают…
Наплевать, что там происходит в реальности, подумала я. Даже если я разрулю все проблемы там, проблема здесь никуда не денется и все равно не даст мне покоя. Жить с Пеннивайзом в голове, это все равно, что жить со злокачественной опухолью, пожирающей тебя изнутри. Все равно, что построить свой дом посреди минного поля. Все равно, что купить билеты на «Титаник» и думать, что все обойдется.
От Пеннивайза нужно было избавиться. Он уже каким-то образом склеил ласты в реальности, осталось только вспомнить, каким.
И попытаться повторить тот трюк уже внутри собственного разума. Иначе я его просто лишусь.
Папа.
Это сделал папа. И я там была, и этот эпизод так подействовал на неокрепшую детскую психику, что я до сих пор не могу выкинуть его из головы.
Но я не помнила, как он это сделал. Как вообще можно убить… вот это? Может быть, тут как в сказке, нужен какой-нибудь специальный ритуал? Или особое оружие, которое ему поднесла высунувшаяся из ближайшего озера рука? Выкованный гномами, украшенный эльфами, зачарованный друидами клинок…
Я попыталась представить папу с мечом, но это было нелепо. Он носил линялые джинсы и кожаную куртку, он ездил на пикапе, ну откуда тут взяться мечу?
Но что-то все же было. Я точно это помнила.
И в какой-то момент он подарил эту штуку мне.
***
Мне было явно больше шестнадцати лет, и мы стояли на парковке рядом с главным зданием колледжа, в котором я училась. Был мой день рождения, и он только что подарил мне машину.
Новенький черный «тахо», и мне казалось, что эта штука слишком здоровая для меня.
— Что-то не так? — спросил папа. — Ты выглядишь… неважно.
— Кошмары вернулись, — сказала я. — Таблетки не помогают. Кроме того, когда я их пью, они меня… глушат. Я тупею. Это мешает учебе, а ночью все равно…
— Снова он?
— Да. Мне снится, что на самом деле он жив.
— Это исключено, — сказал папа. — Когда я кого-то убиваю, оно после этого остается мертвым навсегда.
Странно, но тогда эта фраза совершенно не выглядела бахвальством. Это была констатация факта. Человек явно знал, о чем он говорит.