И в болезни, и в здравии, и на подоконнике
Шрифт:
– Может и убивают. А может, оставляют подозреваемого в одиночестве именно потому, что уверены: бояться нечего, все свои. Самая очевидная причина, по которой у нас могли забрать Конфорту – чтобы проинструктировать его, что говорить на допросах. У нас же на руках только амулет был, и всерьез мы его ковырять не собирались. Если бы Конфорте подсказали линию защиты, он бы отбрехался влегкую: гри-гри нашел, решил продать, понятия не имею, в чем там проблема. Вот только он почему-то захерачил себя стулом в глаз и насмерть помер. Понятия не имею, что там произошло, вообще никакого смысла
Чем дольше Стэн слушал Деллу, тем мрачнее у него становилось лицо.
– А знаешь, вполне возможно. Может, стражи не знали деталей – но они точно играли не в нашей команде. Забить хер на правосудие – очень в духе нью-йоркской полиции.
Раздраженным пинком он сшиб с подоконника стружки. Вдохновленная неожиданным спецэффектом Мелочь хлестнула себя по бокам хвостом и с боевым кличем сиганула в невесомые золотые спирали, разметав их по всей комнате.
– Гандоны, - резюмировал Стэн. – Подай, пожалуйста, болты.
Делла, отплевываясь от щепок, встала.
– Держи.
Наклонившись, Стэн взял с ладони болт, как белка – орешек. Делла проводила взглядом его руку, покрытую прозрачной древесной пылью.
– А почему клевер?
– Что? – впал в ступор от смены темы Стэн.
– Я про татушку на запястье. Почему именно клевер?
– Дурак потому что, - задвинув в разъем болт, Стэн начал ввинчивать его ровными плавными движениями, чем-то напоминающими петтинг. – В десятом классе решили с пацанами татухи набить. Подростковый протест, все дела. Майки орла наколол на плече, моей храбрости только на четырехлистник хватило, а Билли вообще передумал. Правило сделал, между прочим. Но я тоже дешево отделался – потому что майков орел больше всего походил на беременную чайку с итальянским профилем.
– Многохромный четырехлистинк размером с ноготь. В десятом классе, - фыркнула Делла. – Охуеть ты протестная натура.
– Эй, леди, полегче! Я еще и уши проколол! – оскорбился Стэн, загоняя в дерево последний болт. – Я охрененно крутой чувак был!
– Да и сейчас ничего. Неплохо сохранился для своего возраста, - ухмыльнулась Делла, и Стэн швырнул в нее стружку. – Татухи больно бить?
– Смотря где. Но вообще-то да, неприятно. А тебе зачем?
– Да так. Думаю: может, шрамы на ребрах чем-нибудь красивым забить? А то хожу, как женская версия Франкенштейна.
– Долбанулась?
– поморщившись, Стэн уселся на подоконник и потер кулаком спину. – Ох, мать твою… Болит, сука.
– Почему долбанулась?
– Потому что нечего там забивать. Белые полосы и немного рельефа – через год само рассосется.
– Ты еще скажи, что тебе так больше нравится.
– И скажу! – спрыгнув на пол, Стэн подхватил Деллу на руки и посадил на согретое место. – Очень даже нравится.
Задрав футболку, он погладил тонкие белесые рубцы кончиками пальцев. Делла вздрогнула. Коротко ухмыльнувшись, Стэн наклонился и повторил маршрут кончиком языка.
– Так ты стигматофил? – Делла обхватила Стэна ногами за талию.
–
– Паттерсоны, - Делла подтянула Стэна поближе, прижавшись промежностью к бедрам. – Снимай, - она потянула присыпанную стружками футболку, и Стэн, пригнувшись, выскользнул из нее, горячий, жесткий и гибкий, как согретая солнцем плеть. Делла толкнула его пяткам на себя, ощущая, как стремительно твердеет под мягкой трикотажной тканью член.
– Как хорошо, что ты не носишь в доме эти ебучие жесткие джинсы, - она поерзала, притираясь поближе, качнулась вперед-назад, и Стэн тихо рыкнул, прикусив ее за шею. Упершись пятками в широкую резинку, Делла сдвинула ноги вниз, стаскивая со Стэна спортивные штаны. Возбужденный член уперся ей в бедро, пачкая кожу горячей липкой смазкой.
– Пошли на кровать, - низким, бархатным голосом выдохнул Стэн, накрывая грудь Деллы рукой. Зрачки у него расширились, затопив чернотой прозрачную голубую радужку, рот приоткрылся. Быстрым движением Стэн облизал губы, и Делла завороженно проследила за кончиком розового языка. – Пошли…
Делла снова качнулась, проехавшись промежностью по члену, и лизнула Стэна в шею, собирая языком соль и древесную пыль. Рот наполнился прозрачной хвойной горечью.
Стэн судорожно вскинул бедра навстречу, стиснул пальцами сосок – сильно, почти до боли.
– Делл, ну не здесь же…
– Что, зассал?
– Кто, я?! – вскинулся Стэн. – Я зассал?
– Ну не я же. Я ведь никуда не бегу.
– Это кто тут бежит!
Ухватив Деллу за бедра, Стэн приподнял ее, сдернул трусы и вставил. Делла застыла на секунду, наслаждаясь ощущением наполненности, сжала мышцы, и Стэн тихо, гортанно зарычал. Он стоял перед ней со спущенными до щиколоток штанами, широко расставив ноги и упираясь руками в раму. Стэн был неподвижен, но синяя жилка на шее билась так, словно он марафон пробежал.
– Нас все видят, - прошептала ему на ухо Делла. – Любой прохожий поднимет глаза и поймет, чем мы сейчас занимаемся.
– Плевать, - выдохнул Стэн, медленно толкаясь вперед. – Господи, как же мне сейчас плевать…
Он двигался, погружаясь и выходя до головки с расчетливой, мучительной неторопливостью, чувство предельной, восхитительно правильной наполненности сменялось голодной пустотой, и эти качели сводили с ума.
– Стэн, мать твою, ну что ты делаешь! – Делла уперлась ладонями в подоконник, подаваясь на самый край, и сцепила ноги в захват в бесплодной попытке зафиксировать поганца.
– А что я делаю? – невинно округлил глаза Стэн, вминая пальцы ей в бедра. – Что-то не так?
– Стэн! – взвыла Делла и цапнула его за мочку, поглаживая языком рельеф проколота. Стэн издал низкий, вибрирующий горловой звук, рванул ее на себя и вогнал до конца.
– Так?
– Да… Так.
Обхватив Стэна за шею, Делла прижалась к его груди так плотно, будто хотела влезть под кожу. Они раскачивались в ритме прибоя, и Деллу смывало, уносило все дальше и дальше, к пылающему закатанному солнцу. На подоконник запрыгнула Мелочь и боднула Деллу головой в бок.