И восходит луна
Шрифт:
Грайс фыркнула. А потом она вдруг поняла - для Дайлана вся эта ситуация и не была неловкой. Он общался так со всей своей семьей, будто был немного влюблен. Он ведь и с Ноаром так общался, и Грайс даже видела, как он пытался взять Ноара за руку, а Ноар тогда больно стукнул его чашкой с изображением пончика.
И тогда Грайс подумала, что Дайлан, наконец, считает ее своей семьей, отсюда весь этот мимолетный флирт и флер влюбленности. Ей сразу стало легче.
Отец взял трубку сразу:
– Да-да, мое сокровище?
– Я беременна, - сказала Грайс,
– О, родная, неужели это правда?! Наконец-то!
– Да. Правда.
Грайс слышала в папиных радостных возгласах, которые он обильно изливал в трубку, и облегчение - теперь он мог быть спокоен, его дочь справилась. Она несла в себе бога.
– Ладно, папа, - сказала Грайс, терпеливо выслушав все его поздравления.
– Большое тебе спасибо.
– Изоляция аффекта - плохая защита в этом случае.
– У меня нет аффекта.
– Конечно, ты же его изолируешь. Подобные защиты могут спровоцировать стресс.
– Тогда я выбираю всемогущественный контроль, - сказала Грайс.
– Но это примитивная защита, свойственная асоциальным...
– Пока папа, - сказала Грайс и отключилась. Дайлан сказал:
– Смело.
Грайс моментально почувствовала стыд. Она пробормотала:
– Я бунтарка.
И уткнулась взглядом в окно. Нэй-Йарк ловил свои последние жаркие дни. Грайс спросила у Дайлана:
– Я могу повидаться с Кайстофером? А ты постоишь за дверью коридора. Хорошо?
– Я собирался на съемки, - сказал Дайлан. Его пальцы плясали над бардачком, где лежали сигареты, но в конце концов, он отдернул руку.
– Ладно, уговорила меня! Я опоздаю! Но давай недолго, хорошо, Грайси?
– Как скажешь.
Они приехали домой, и вместо семьдесят пятого этажа, Грайс нажала на кнопку с номером сорок три. Она посмотрела в зеркало, достала из сумочки расческу, причесалась. Теперь она чувствовала волнение и не могла найти себе места. Дайлан закрыл глаза и мягко мотал головой, будто слушал внутри своей головы любимую песню.
Когда двери лифта открылись, Грайс вдруг подумала, что, может быть, зря она сюда приехала. Может быть, он сделает с ней что-нибудь, вскроет ее внутренности, к примеру. С него бы сталось.
Эта мысль вызвала в ней внутренний трепет не слишком понятной природы. Не однозначно отрицательный.
Грайс по памяти ввела код. Дайлан спросил:
– Подождать здесь?
– Да, пожалуйста.
Она прикрыла за собой дверь, снова оказавшись в безумии Кайстофера. На этот раз Кайстофер оказался в той же самой комнате, где они с Грайс занимались сексом на столе. Только теперь эта комната выглядела абсолютно по-другому.
Здесь все было белое, как в операционной, и даже имелось кресло, похожее на кресло зубного врача со многочисленными, навевающими ужас на детей и впечатлительных взрослых приборами. На столике рядом с ним в эмалированной посуде лежало причудливое, блестящее железное приспособление, похожее
Кайстофер был в углу, он раскачивался, останавливаясь всякий раз за миллиметр от того, чтобы удариться головой о стену. Пространство вокруг него снова искажалось. Когда они были вместе, все было нормально. Видимо, порядок и беспорядок взаимно аннигилировались. Теперь Грайс видела радуги, то и дело вспыхивающие вокруг него, слышала крики чаек и хруст стекла.
На Кайстофере была полосатая пижама, белая в широкую красную полоску. Он не замечал ее, и Грайс подошла ближе. Она коснулась рукой стены, стена оказалась липкая. И Грайс поняла - сахар. Все здесь, кроме металла, было сделано из сахара. Сахар, кабинет дантиста - его ассоциации были детскими, дурацкими и жутковатыми одновременно. Грайс лизнула пальцы, почувствовав интенсивную сладость.
Стена легко крошилась под ногтями.
Кайстофер обернулся совершенно внезапно. Он засмеялся, увидев ее, и смех его вызвал с потолка конфетный дождь, а еще наворачивающую круги птицу, похожую на голубя, но в полной мере не являющуюся им, остроклювую, разноцветную.
– О, моя любимая пришла навестить меня в этом одиноком месте?
– он склонил голову набок.
– Я беременна, Кайстофер.
Птица превратилась в цветок, в чайную розу, и упала к ее ногам. Кайстофер тоже упал на колени, потом метнулся к ней, схватил за щиколотку и повалил на пол. Он оказался над ней, опираясь на локти, как любопытный мальчишка, смотрел ей в лицо.
– Ты подаришь мне ребенка?
– Я только что тебе сказала.
– Ты пришла сказать, что у меня будет новая куколка? Я люблю игрушки!
Пол тоже был сахарный, и Грайс чувствовала, как липнут к нему волосы. Кайстофер взял розу, пристроил ее Грайс за ухо, а потом поцеловал Грайс в губы.
– Я люблю тебя! Ты подаришь мне хоть что-то, а то я много тебе дарю, а у тебя ничего нет.
Вокруг валялись конфетки в разноцветных обертках. Грайс взяла одну из них, развернула и отправила в рот. Конфета оказалась мятной карамелькой. Грайс уже поняла, главное не показывать страха. И тогда будет даже интересно.
Кайстофер положил руку ей на живот.
– Ты же меня не обманываешь? Что мне делать, если ты меня обманываешь?
– Я говорю тебе то, что сказал мне врач.
Отчасти Грайс чувствовала себя очень смелой - как если бы вошла в клетку с диким животным.
Лицо Кайстофера приняло озадаченное выражение. Он вскочил, схватив ее за руку, потащил к креслу.
– Что, наденешь на меня эту штуку?
– Грайс кивнула на жуткое железное приспособление.
– Нет, конечно, - засмеялся Кайстофер.
– У тебя такие хорошенькие зубки. Я лучше вырву их, если решу поиграть в зубного. Положи руку на стол.