И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
Фонтан являл собой поистине невероятное зрелище: три прекрасные фигуры, словно заключенные в камень живые женщины, стояли плотно прижавшись друг к другу, поднимая над головой идеально круглую сферу. Даже трещина, отделившая одну фигуру от остальных, не портила вид. Голые груди женщин не смутили Зоэ-Моник, волнение вызвали их лица, словно знающие, что девочка явилась без приглашения, ведали о спрятанных в душе тайнах. Ткань, прикрывавшая их бедра, струилась, указывая путь к почти высохшему источнику подле изящных стоп. Моник всмотрелась в свое воодушевленное красотой женщин отражение, и вода вдруг начала волноваться,
Зоэ-Моник дрожа от страха, резко обернулась и встретилась глазами со своей копией, сотканной из тьмы, постепенно перенимающей ее черты и краски. За спиной раздалось оглушительное карканье, заставив девочку вздрогнуть и отступить, прижавшись спиной к фонтану. Подняв голову, Моник Гобей увидела иссиня-черного ворона, взирающего на нее глазами-бусинками, неистово машущего крыльями, переливающимися в свете дня. Девочка не могла заставить себя сдвинуться с места, когда копия потянулась к ней, оскалив острые мелкие зубы.
Ворон молниеносно слетел с ветки, принявшись рвать когтями и клевать тень, заглатывая куски отлетающей полупрозрачной плоти, пока Зоэ-Моник опустилась на корточки, прижавшись грудью к коленям и закрывая уши, иначе вынести рев теневой копии было выше ее сил. Спустя короткий миг Моник коснулась чья-то рука, девочка вскрикнула, но тут же умолкла, проглотив голос. Перед ней стоял равный ей по возрасту мальчик с черными длинными волосами, растрепавшимися от боя; лацканы его пиджака были разорваны когтями, свисая лохмотьями.
– Тебе здесь не место! Быстро, уходи, возвращайся в свой мир!
Отголоски крика мальчика до сих пор звучали в голове уже взрослой Зоэ-Моник, резко вдохнув воздух, она вынырнула из воды, проведя руками по лицу и волосам. Кем был этот ворон? Почему спас от тени и как оказался там? Был ли он частью того мира, или такой же гость, как сама Моник? Может ли быть, что мальчик тоже каким-то образом относится к клану Такка?
Слишком много вопросов роилось в голове, щекотало липкими лапками сознание, гудело, словно рой ос; девушка почувствовала себя вдруг смертельно уставшей. Так просто было бы дотянуться до бритвы в шкафчике, казалось, она звала, обещая, что все закончится быстро. Больше не придется испытывать боль, не понадобиться лгать и задаваться бессмысленными вопросами. Она наконец-то станет идеальным ребенком, за исключением одного – мертвости, однако в этом будет и плюс, умерших не в чем обвинять, да и не зачем, ведь поспорить с этим фактом они едва ли посмеют.
Сжав ногтями внутреннюю сторону бедра, увенчанную не до конца затянувшейся раной, Моник подавила крик боли, освободивший ее разум от всего, кроме испытываемого ощущения. Капли крови окрасили остывшую воду в розовый, и только тогда девушка почувствовала себя легкой, будто пух, уносимый ветром вдаль, прочь от печалей и горестей, сотен вопросов без ответа.
***
Зоэ-Моник уже села в постели, накинув одеяло на ноги, когда в дверь тихонько постучали. Элайн и Эгон вошли, с минуту, неловко переминаясь у входа, не зная, куда себя деть, чем занять руки; женщина села на кровать подле дочери, доставая из карманов лекарства для обработки ран, тогда как отец остался
– Как ты, детка? Этот человек сильно напугал тебя?
– Ничего. Уже все в порядке. Всего лишь царапины, заживут.
Элайн Мелтон-Гобей закусила губу, разочарованная тем, что дочь не позволила оказать ей помощь.
– Прости, что сразу не поверил тебе, малышка. Впредь обещаю больше доверять.
Отозвался Эгон с тоской и любовью глядя на Моник, которая кивнув, сглотнула горечь, опалившую язык. Она хотела бы взбунтоваться, накричать на отца, чтобы он не был так добр, не доверял до самого конца, всегда оставаясь на стороже, но все, что девушка могла, это едва заметно покачать головой.
– И прости нас за все...это.
Неопределенно указав на все и сразу, сказала Элайн; ее извиняющееся лицо явило взору глубокие морщины между бровей.
– Едва ли ты хотела такой жизни. Бесконечные переезды, сомнительные квартиры и туманное будущее, но теперь мы сделаем все, что в наших силах, дорогая. Ты хорошо себя чувствуешь? В последнее время выглядишь бледной...
Женщина заправила дочери влажные пряди за уши, вглядываясь в любимые черты. В свете одной лишь лампы казалось, будто глаза Моник слезились и вот-вот крупные виноградины слез прольются дождем.
– Все...хорошо, правда. Просто переезд вымотал, я надеялась, что у меня будет немного времени, прежде чем начну посещать лицей, но все уже в порядке. У меня появились подруги, кажется. Это окупает любой стресс. А еще я вступила в музыкальный клуб, и преподаватель хочет, чтобы я выступила на уровне других в конкурсе. Можно?
Последнее слово девушка произнесла с мольбой, и сердце Элайн дрогнуло при виде этой картины. Женщина улыбнулась, погладив щеки дочери большими пальцами.
– Если это сделает тебя счастливой, то бесспорно. Мы всегда тебя поддержим, mon amour*.
– Какие чудесные новости, Моник, но у меня есть еще кое-что. Этот сюрприз тебе точно понравится!
Произнес Эгон Гобей, положив супруге широкую ладонь на плечо, и легонько сжимая в знак поддержки.
– Я нашел могилу бабушки и дедушки.
– Завтра привезут еще свиней, будет много дел. Вы сможете проведать ее, как только управимся.
Зоэ-Моник ошеломленно взглянула по переменке на отца и мать, подняв брови. Несмотря на сказанные недавно отцом слова, он все-таки сдержал обещание. Если Моник будет знать точные даты и полное имя бабушки, то сможет наведаться в местный архив и узнать больше о родственниках. Возможность приблизиться к желаемому стерла плохое настроение одним махом.
– Спасибо! Спасибо!!
Воскликнула девушка, обнимая родителей, прижимая их к себе как можно крепче, вдыхая родной аромат. Элайн коснулась лба дочери, поправляя одеяло.
– А теперь отдыхай. Время позднее, завтра нам предстоит не менее тяжелый день.
Вопреки накатившей волной усталости, Зоэ-Моник не могла сомкнуть глаз; возбуждение от предвкушения подарило второе дыхание и она, улыбаясь, смотрела на потолок, где тени по обыкновению устроили ночные танцы. Веки начали слипаться, когда Моник услышала тихий разговор матери с кем-то; Элайн произнесла имя единственной оставшейся у нее тетушки, чем побудила любопытную дочь приникнуть к щели приоткрытой двери комнаты.