И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
Поднявшись по лестнице, Моник простонала от боли, взглянув на разорванную ткань на колене. Радовало то, что велосипед при падении остался цел; девушка оставила его у калитки, думая только о том, что скажет родителям, как объяснит свой потрёпанный внешний вид. Очевидно, вновь придётся врать, вряд ли Элайн и Эгон поверили бы правде. Да и о какой правде может идти речь, если Зоэ-Моник и сама не знала, в чем та заключена.
Взявшиеся из ниоткуда призраки взбеленились и напали на нее? Сумасшествие, и только. Они жили не в том мире, где бестелесные полупрозрачные субстанции перемещаются в воздухе по собственной воле, творят, что вздумается, а после возвращаются под крыло к Господу, как пишут во многих
Элайн, увидев дочь, ахнула и подскочила с места, бросив штопать одну из одежд Эгона.
– Господи боже, что с тобой стряслось?!
На оклик женщины, Эгон Гобей вышел из спальни, держа в руках старый механизм; его руки по локоть были в мазуте.
– Ничего страшного, просто упала с велосипеда. Налетела на что-то, видимо, коварный камень переходил дорогу в неположенном месте.
Нелепо хихикнув, тут же шикнула, поморщившись Моник, когда матушка пробежала ледяными пальцами по ее лицу. Никто из родителей даже не улыбнулся, Эгон и вовсе поджал губы, проницательным взглядом окидывая дочь.
– На какой скорости ты, должно быть, летела, чтобы камень смог выбить тебя из седла?
Уточнил мужчина, кладя на стол механизм, рядом с шитьём Элайн, скрещивая руки на груди.
– Я... Гм... Мне показалось, что я кого-то видела на кукурузном поле и немного испугалась.
Лицо Эгона Гобея стало напряжённым; его дочь давно не маленькая, чтобы бояться темноты или выдумывать монстров, однако вампир начал забывать, долгие годы пребывая в сверхъестественной суете, что помимо мира фантазий существует действительность, наполненная не менее ужасными, вполне реальными вещами. Словно в подтверждение сказанных девушкой слов, на первом этаже что-то загромыхало, упав. Возможно, то были свиньи, опрокинувшие металлические поилки и кормушки, но страх в глазах дочери заставил Эгона задуматься и над другим стечением обстоятельств.
– Схожу посмотреть, что там.
Элайн кивнула на слова супруга, сжав подбородок дочери, вынуждая ту посмотреть на нее. Моник задрожала, крепко сжав пальцами рукав платья на запястье матери, боясь, что и она сейчас уйдет. Три уродливых существа вернулись за ней из преисподней?
– Все хорошо, слышишь? Мы с папой не дадим тебя в обиду. Пойди, прими ванну, детка, а потом обработаем раны. Я спущусь, помогу Эгону.
Зоэ-Моник хотела начать умолять Элайн остаться с ней, не оставлять ее один на один со страхом, но не посмела, с трудом отпустив ткань одеяния матери. Жуя нижнюю губу, девушка понимала, что для таких существ нет преград в виде стен и дверей, а значит, нет и спасения. Зачем силуэты являются ей, почему пугают? Нельзя ли принять иной, менее ужасающий облик, чтобы сообщить все, что необходимо? В действительности ли существа желали что-то поведать, Моник сомневалась, а проверять свою теорию не было никакого желания.
Уже почти зайдя в комнату, девушка услышала легкий стук во входную дверь. Если это были бы родители, стучать бы не стали, тогда кто в такой поздний час мог прийти на ферму? Может это снова Анн-Мари, странная соседка, которой не писаны правила приличия? Удержавшись от желания
Проведя рукой по волосам, Моник направилась в ванную, набрать горячей воды, в которой она так нуждалась. Сбросила грязное пальто на пол, следом полетели и остальные испорченные падением вещи. Оставшись в одном нижнем белье, в ожидании, когда воды будет достаточно, девушка села на кровать, обняв колени. Стук каблуков в коридоре, заставил ее поднять голову. Шарканье обуви продолжилось, будто кто-то хромал, волоча за собой одну ногу, второй громко переступая по бетонному полу.
Моник ощутила, как по коже забегали мурашки; едва ли призраки могли бы издавать подобные звуки. Она спустилась с кровати, и легла на пол, заглядывая в щель под дверью. Чья-то тень двинулась в сторону спальни родителей, а через несколько минут подобралась вплотную к комнате Моник, застыв у порога. Девушка зажала рот ладонями, чтобы ее сбивчивое дыхание ночной гость не услышал, и в этот момент хлопнула входная дверь, раздался возмущенный голос матери.
– Что вы здесь делаете?! Кто вы такой?!!
Тень отплыла от двери, позволяя Зоэ-Моник Гобей выдохнуть. Накинув длинный до щиколоток непрозрачный пеньюар кремового цвета, девушка распахнула дверь, едва сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть. К ней обернулся гость, чья половина лица, словно побывала в пасти у дьявола. Обожженная, она являла собой поистине отвратительное зрелище. Глаз в той части лица был белесый, незрячий, но воззрился на Моник так, будто видел больше положенного.
Мужчина был явно старше Эгона Гобея; темные растрёпанные волосы, уцелевшие с здоровой стороны головы, и щетина перемежались с вкраплениями седины. Старая от стирок и времени одежда висела на худосочном теле, гость подволакивал больную ногу, и поджимал такую же искалеченную, как и кожа лица, руку, словно несчастный голубь, попавший под колесо телеги.
– Я всего лишь старик, проживший здесь всю свою жизнь. Ксавье Ратте, меня звать.
Каждое слово давалось мужчине с трудом; кое-как зажившая кожа натягивалась, причиняя боль.
– Здесь – это на ферме?
Ксавье по-птичьи приблизился здоровым темно-синим глазом к Элайн, чтобы разглядеть говорившую поближе. Эгон сделал шаг вперед, загораживая супругу собой; при виде этого жеста ночной гость втянул шею, словно ожидая удара.
– Здесь – это в Локронане, мадам.
– Выходит, вы еще один наш сосед. И чем же мы обязаны такому позднему визиту? Вам нужна помощь или вы тоже заглянули познакомиться, забыв взглянуть на часы?
Подал голос вампир, которого уже порядком начинал раздражать проходной двор, устроенный без согласия хозяев соседями. Осмелев, человек тихо крякнул, и опустился за кухонный стол, разглаживая скатерть здоровой рукой.
– Еще один? К вам уже кто-то наведывался ранее?
– О, да. Дама с фермы поблизости. Кажется, Анн-Мари.
Ксавье вскинул брови, и посмотрел на Эгона Гобея, будто хозяин фермы произнес слова устами сумасшедшего. Рот мужчины безвольно начал открываться и закрываться, как если бы он жевал то, с чем было не по силам справиться его старым зубам.
– Послушайте, нельзя же вот так без приглашения врываться в чужой дом. Если вы хотели зайти в гости, нужно было сделать это днем, в крайнем случае, вечером. Будьте благоразумны, месье Ратте. Отправляйтесь домой, иначе мне придется корить себя, случись с вами чего по дороге.
Ксавье Ратте никак не отреагировал на слова Элайн Мелтон-Гобей, начавшую терять терпение. Ей хотелось схватить человека за шиворот и выволочь прочь из своего дома, несмотря на его юродивость. Неужели в Локронане так принято, не считаться с хозяевами дома, все ли французы настолько беспардонны или только им так повезло с соседями?