И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
– Андре Вашон и Валантен Мартино. Мне очень жаль. Примите мои соболезнования все, кто был знаком с ними близко, особенно ты Мишелин, твоя сестра могла стать выдающейся ведьмой...
Названная девушка опустила голову, пряча слезы, ее принялись поглаживать по спине рядом сидящие друзья и знакомые. Жюли Карон напротив не позволяла никому утешать себя, она, не скрывая чувств, рыдала, отмахиваясь от помощи. Казалось бы, всех существ этого мира объединяет многое, но утраты каждый из нас переносит по-своему. Мы умеем находить способы причинять друг другу боль, но, к сожалению, не всякий знает, как исцелить.
После собрания
– Ни к чему горевать об ублюдках, которые не заслуживают твоих слез.
Шепотки смолкли, студенты перебегали глазами с одной девушки на другую. Жюли, услышав слова Арлетт повернулась, уколов ее ледяным взглядом.
– Да что ты знаешь вообще!
– К сожалению, многое. Мы все прекрасно знаем, что Валантен не был пушистым зайчиком, к чему после его смерти притворяться. Или может быть, ты уже забыла, как он обращался с тобой, другими девушками, вроде тебя? О, умоляю, только не говори, что ты надеялась, будто единственная.
– Если ты не заткнешься и не свалишь отсюда, то умолять тебе придется совсем о другом!
Жюли вскочила с места, оказавшись нос к носу с Арлетт, но роста Карон не хватало, чтобы поравняться с одноклассницей, однако это компенсировалось количеством гнева, искрами сыплющимся из голубых глаз, вокруг которых растеклась тушь.
– Радуйся, ты теперь свободна, но если хочешь отмщения, то тебе не на меня нужно нападать, а на Меланхолию. Ту, что давала концерты в кабаре и так быстро прославилась. Она исчезла, слышали? После того, как кусочек за кусочком разобрала своего продюсера. Валантен частенько захаживал в кабаре, чтобы поглазеть на новую звездочку, кстати, как и остальные пропавшие или уже мертвые. Может она питается ими на завтрак? Интересно, кто скрывается под маской...
Услышав это Моник застыла, как вкопанная не веря в то, что Арлетт могла произнести нечто подобное. Сколь многое девушка еще не знала о своей подруге, а может горе толкает людей на безумство? Невозможность выразить собственную боль пожирает изнутри, словно затяжная болезнь, и это заставляет одних существ, загнанных в угол, наносить раны другим, защищаясь, даже если никто на них не нападает. Но что если Арлетт Пинар, в самом деле, думала так?
Зоэ-Моник знала, что не убивала всех этих существ, будучи Меланхолией, имела представление лишь о смерти Эмильена, которого никак нельзя было сопоставить остальным, если жандармы придерживаются той же версии, то они находятся еще дальше от правды, чем считают. Как скоро они смогут вычислить истинную личность Меланхолии? Сколько договоров заключил Эмильен за последние годы и где находится ее собственный? А вдруг жандармы уже держат заветную бумагу в руках и в ближайшее время окажутся на пороге фермы, тогда весь и без того хлипкий мир превратится в труху, будто забытые в парке по осени листья. Словно прочитав мысли Моник, Арлетт посмотрела на подругу, взгляд было трудно расшифровать, но отчего-то по коже пробежали мурашки. Арлетт ничего не видела, не знала, не могла знать, ведь так?
Возмущенные возгласы и согласные шепотки слились в один гул, когда к оставшейся толпе подростков подошла Виржини Ламбер,
– Что происходит? Проводите кто-нибудь, пожалуйста, Жюли. Арлетт, я понимаю, что тебе трудно, но давай успокоимся, отправляйтесь домой, отдохните.
– Вам лучше всех известно, что я больше никогда не смогу вернуться домой!
Арлетт Пинар сбросила руку директрисы, и, поправив лямку на плече, рванула к выходу. Моник, закусив нижнюю губу, развернулась и увидела, как Леони попыталась безуспешно остановить подругу, но та лишь демонстративно пробежала мимо, не удостоив и взглядом.
– Она так и будет избегать нас? Мы на то и подруги, чтобы поддерживать, друг друга, что бы ни случилось!
Спросила Шарбонно, чертыхаясь, пиная ножку одного из стульев.
– Ее семья погибла. Это не потеря тетрадки, не разборки с заносчивыми девчонками, не когда тебя не любит мальчик. Арлетт нужно побыть одной, не могу даже представить каково это...
Леони понимающе кивнула глядя в сторону, куда ушла подруга, будто в воздухе все еще витал полупрозрачной дымкой ее след. В дверях возник Эрве, застенчиво улыбнувшись, он подошел к девушкам ближе, чмокнув Моник в макушку.
– Я так понимаю, что нашим тусовкам пришел конец?
– Да. Все боятся. Оливье даже завсегдатаев разогнал, не хочет подвергать их опасности.
Ответила Леони на вопрос Эрве Дюшарма, обнимая себя за плечи.
– Что ж, тогда у меня другая идея! В соседнем городе проходит Тур де Франс*, если поторопимся в выходные, успеем засечь промежуточные результаты. Поедем?
– Ты что-то путаешь. Тур де Франс не проводился уже пару лет, власти ждут, когда Франция оправится от войны.
Эрве открыл рот, чтобы что-то ответить, но задумался, при этом выражение его лица казалось вымученным, будто он сам не понимал, как мог забыть о таких важных фактах. Леони не обратила на парня никакого внимания, будучи увлеченной ожиданием Оливье, который должен появиться с минуты на минуту. Моник незаметно переплела пальцы Эрве со своими, пару раз сжав их, но тот никак не отреагировал.
– Знаешь, я все-таки свалила от родителей. Оливье предложил жить вместе с ним.
– Ого, это...прекрасно, Леони! Я очень за вас рада. Думаю, этот путь гораздо лучше, чем твой первоначальный план.
В благодарность на слова подруги, Леони Шарбонно расплылась в счастливой улыбке, сжав плечо Зоэ-Моник.
– Я, пожалуй, пойду. Есть еще дела на ферме, увидимся позже?
Словно пребывая во сне наяву, Эрве едва ощутимо коснулся губами щеки Моник, даже не заметив, что она не ответила на вопрос. Девушка не понимала, что именно так расстроило парня, все порой что-то забывают, в этом нет ничего страшного, а может Зоэ-Моник упустила что-то еще?
***
Вечер только начинал набирать силу, с каждой минутой все сильнее укрывая день от людских глаз надежным покрывалом полумрака. Моник радовалась возможности прогуляться, почувствовать себя беззаботной, представляя, как выглядит сейчас со стороны – одинокая путница с кучей возможностей впереди, немного загадочная, отчасти себе на уме. Она не понимала, почему ее вообще должно было интересовать мнение случайных прохожих, или кого бы то ни было, но волновало. В прохладном воздухе витали бесплотные ароматы фруктов, сырой земли и напряжение, будто перед грозой, хотя на небе не было и облачка.