И Всюду Тьма
Шрифт:
— Лиззи, пойдем в сад, — Ана махнула рукой горничной и направилась к двери.
На самом деле садом называлась внушительного размера площадь перед главным зданием поместья, усеянная пышными кустами цветов. Центральный вход и ворота соединяла широкая дорога. Ана вышла на одну из множества тропинок, вихляющих среди клумб. Сад показался ей обычным, именно таким, каким представляешь сад аристократа, у которого в поместье много земли, но мало желания с ней что-то делать. Мягкие лепестки гортензий щекотали пальцы, теплый ветерок поглаживал кожу и трепал волосы. Ане удалось немного расслабиться
— Госпожа, вы н-не хотели бы устроить пикник? — Внезапно за спиной раздался голос Лиззи.
Ана вздрогнула. Девушка всю дорогу была такой тихой, что она о ней уже позабыла.
— Да, это хорошая идея, — Ана обернулась и кивнула.
— Тогда я м-мигом! — И Лиззи почти бегом рванула к дому, Ана даже не успела ничего сказать.
Так неожиданно Ана осталась наедине с собой. Пропитанные вечерним воздухом гортензии пахли почти удушающе, солнце еще грело, а вокруг не было никого: ни садовника, ни охраны у ворот, ни слуг, бегающих по делам. «Что же мне делать… так я об обитателях поместья ничего не выясню, — Ана пнула камушек, попавшийся под ноги, — надо было с Лиззи на кухню пойти, а бабуся бы меня со всеми познакомила. Эх. А что мне мешает это сделать сейчас?»
Ана резко развернулась и быстрым шагом пошла к дому в ту сторону, куда убежала Лиззи. Будто бы стесняясь, дверь черного входа скрывалась за ветвистыми кустами уже отцветшей сирени, поэтому Ане пришлось немного осмотреться, прежде чем она ее заметила. По коридору разносился аромат жареного мяса, а по потолку стелился дым, то ли из-за плохо выдвинутой печной задвижки, то ли из-за того, что еда подгорела.
Ана прошла мимо лестницы в погреб, где скорее всего хранились овощи, и мимо склада с другими продуктами, который она обнаружила, заглянув за незнакомую дверь в поисках кухни. Впереди коридор поворачивал направо, и, приближаясь к нему, Ана услышала голоса и шум. Она ускорила шаг и уже была готова присоединиться к беседе, но остановилась, прижалась к стене и осторожно выглянула за угол. Оказалось, что коридор оканчивался небольшой кухней, которая не запиралась. В ней было так много людей, что стало понятно, почему ни в саду, ни по дороге Ана никого не встретила. Похоже, большая часть слуг собралась здесь. Ана сразу узнала Хельгу, ковыряющуюся в печи, и Лиззи, скромно стоящую сбоку от входа, остальных разглядеть она не успела.
Решив узнать, о чем же идет разговор, Ана быстро спряталась, пока ее никто не заметил. Она старалась вслушаться, но ей удавалось расслышать только какие-то обрывки фраз: что-то про графа и его отъезд, потом про Веронику, и даже про «новую леди» — Ана предположила, что это о ней. Она никак не могла уловить суть разговора, было слишком шумно: потрескивание поленьев в печи, шкварчание мяса на сковороде, общий гам людей, постоянно перебивающих друг друга, смешивались в единую какофонию звуков, мешающих подслушать хоть что-то.
Слуги столпились вокруг стола, заставленного недорезанными овощами, разной посудой и остатками еды. Они эмоционально жестикулировали, качали головами и громко спорили.
«Нет, это никуда не годится! Так я ничего не услышу!» — Ана вновь заглянула за угол, пытаясь рассмотреть еще хоть что-то. Ей удалось разглядеть двух
— Хватит! Не смейте так говорить о леди Веронике! — От неожиданно громкого возгласа Ана вздрогнула и вжалась в стену.
Любопытство разгорелось сильнее. Ана с усилием заставила себя сосредоточиться: «У тебя есть лучший инструмент для таких ситуаций, пользуйся», — сказала она самой себе. Она не была уверена, откуда в ней вдруг взялась смелость использовать Тьму. Ана успокоила себя, напомнив о том, что пока что ей хорошо удавалось с ней управляться. «Я осторожно… Да и практиковаться все равно надо». И она стала ворочать в голове свое нетерпение, желание вписаться в обстановку, желание узнать побольше о Кеннете, одновременно с этим вслушиваясь в немного усилившийся, но все такой же неразборчивый гам на кухне. Все эти эмоции ей надо было накрутить, вытащить наружу, чтобы Тьма послушно последовала за ними.
И постепенно голоса стали принимать отчетливые очертания.
— Да невеста графа прекрасно понимает, что ей ничего не светит! Только до тебя это еще не дошло.
— Неправда! Граф… г-граф, он просто мужчина! Но он всегда заботится о леди Веронике. Он никогда ее не оставит! — Срывающийся голос принадлежал Лиззи.
— Святая наивность… Хотел бы жениться, уже давно женился бы. С их помолвки сколько уже прошло, лет десять?
— Да все пятнадцать уж поди. А он привел себе молодуху и в ус не дует. Знает толк в жизни. — Раздался низкий, гогочущий смех.
Ана наморщила нос и поежилась от отвращения. Теперь она отчетливо слышала все голоса. Больше не осталось ни звуков за окном, ни из печи, ни звона посуды. Только люди, только голоса. У Аны мурашки побежали по коже, когда она в очередной поняла, на что способна и как легко ей это далось.
— И какого тебе прислуживать девчонке, мешающей твоей любимой госпоже? — в голосе слышалась насмешка.
«Так вот, что они обо мне думают», — Ана кивнула самой себе.
— Не знаю… — раздались всхлипывания, — я ничего не знаю! Надеюсь, Вероника сделает так, чтобы она исчезла!
Ана замерла, в глазах выступили слезы. Она не поняла, почему вдруг ей так захотелось плакать, что за щемящее чувство сдавило легкие. Ана утерлась рукавом платья и вдруг почувствовала прикосновение к своему плечу. Она повернула голову и чуть не вскрикнула: рядом стоял Джеймс. В этот же момент окружающие звуки снова вернулись в мир Аны, а кухонные сплетни превратились в неразбериху.
Глава 20. Персональный ночной кошмар
— Ты. Подслушиваешь значит? — полушепотом спросил Джеймс, наклонившись над Аной.
Она попыталась отстраниться, но только сильнее вжалась в стену.
— Нет, я просто… — довольно громко начала говорить Ана, но он резко закрыл ей рот ладонью.
— Тише ты, хочешь шпионить — шпионь до конца.
Ана замерла, смотря в лицо Джеймсу и ожидая, когда он уберет руку. На его щеке красовалось грязное пятно, золотые кудри спутались, а под глазами залегли синяки. Ей захотелось коснуться его лица, прочесать пальцами волосы, уткнуться в широкую грудь. И грусть все еще наполняла ее.