И Всюду Тьма
Шрифт:
— Я не шучу, — Ана размяла шею.
Она плохо спала в последнее время, а теперь еще и все это. Кеннета начало потряхивать, он схватился за голову и сел на кровать.
— Ты хоть понимаешь, что натворила? — его голос звучал, словно утробный
— Помогла Хельге, — Ана зевнула.
— Ты убила богиню! — растерянный бог сорвался на крик. — Это был единственный способ вернуть ее!
Он снова подошел к ней и потряс за плечи, пытаясь привести в чувство.
— Значит, она хотела умереть.
Ану не надо было никуда приводить. Она уже пришла.
— Да что с тобой такое?.. Тебя будто это ни капли не волнует! — Кеннет смотрел на нее оторопело.
— Так и есть.
— Как ты можешь? Я же знаю тебя! Где твоя совесть, где вина, где сомнения?! Ана!
— Ой, не кричите, нет их и нет. Я вечно в тревоге должна быть по-вашему?
— Ана… — он растерянно повторял ее имя, — как давно… как давно ты их не чувствуешь?
Кеннет хватался за голову и вышагивал по комнате.
— Хм-м… — задумалась она, — я заметила, что стала проще ко всему относиться, когда Николь чуть не убила меня на подъездной дороге.
— Ты чувствуешь хоть что-нибудь сейчас?
— Не знаю, — она нахмурилась, но скорее по привычке, — наверное, немного. Сонливость, вот.
— А любовь? Привязанность? — граф закрыл
— Я помню, что чувствовала это, но теперь… а должна? Вы меня использовали.
— Это совсем не похоже на тебя…
— Неужели? Я оказалась не похожа на то, что вы себе воображали, видя во мне богиню? — Ана рассмеялась. — О, я чувствую злорадство.
— Твоя Тьма… ты… задушила в себе эмоции. Зачем, Ана, зачем?..
— А так можно? Знала бы, раньше сделала. Никогда прежде я не ощущала столь немыслимой безмятежности.
— Как ты можешь говорить такое?.. Быть такой…
Его голос звучал сдавленно, хрипло от отчаяния и бессилия.
Кеннет повернулся к ней. Взгляд метался, ища хоть каплю надежды, хоть искру прежней Аны, но натыкался лишь на стеклянное равнодушие. Она же, не обращая внимания на его отчаяние, спокойно проговорила:
— Довольно легко, на самом деле.
Ее голос звучал подобно безжалостному ледяному ветру. Лицо Кеннета исказилось нахлынувшей утратой, настигнувшей потерей, вонзившейся в сердце безнадежностью.
— Ты — чудовище.
Он больше не знал Ану.
Он никогда не знал.
Она улыбнулась, шагнула к нему, положила руки на тяжело вздымающуюся грудь и, медленно проговаривая каждое слово, произнесла:
— Нет, мой дорогой граф. Я — человек.
Конец