И жили они долго и счастливо

Дмитриевна Алёна

Когда земля оттаяла, Кощей снова поднял руки. И, повинуясь его воле, тяжело поднялся вверх большой земляной ком, оставив на месте себя яму. Кощей отложил землю в сторону, принял из рук Василисы плед и осторожно постелил его на дно. А потом отлевитировал на него собаку. Посидел на корточках немного, глядя на пса, который еще вчера ночью беспокойно ворочался на подстилке в его спальне, мешая спать. Потом завернул тело в края пледа и распрямился.

— Покойся с миром, — сказал он.

Василиса всхлипнула.

Кощей взял немного земли и кинул на плед. Василиса повторила этот жест. А потом

он единым махом засыпал яму обратно и утрамбовал, совершив резкий пас ладонями, словно припечатывая воздух. С реки подул пронизывающий ветер. Василиса пожалела, что сейчас день, а не ночь. Ночью она смогла бы вырастить на могиле цветок. Но недалеко росла рябина. Она отошла к ней, сломала ветку, вернулась и аккуратно положила ее сверху на землю, на которую ветер уже успел намести тонкий слой снега. Алые ягоды на белом смотрелись словно капли крови. Где-то вдалеке застучал о дерево дятел, с ветки сорвалась снежная шапка и упала вниз с легким шлепком. Василиса перевела взгляд на Кощея. Он не мигая смотрел на могилу, тяжело дышал, и в воздухе чувствовалось растущее напряжение, словно перед бурей. Это было нехорошее, злое напряжение. Василисе почему-то вспомнились рассказы о сорванных магах и о страшных последствиях этих срывов. Но разве мог сорваться Кощей?

Ей не хотелось проверять. И, повинуясь порыву, она взяла его за руку.

— Я с тобой, — шепнула она.

Кощей отмер. Посмотрел на их сомкнутые ладони, и взгляд его стал удивленным и каким-то недоверчивым. Однако не отпустил. Сжал сильнее.

В дом они ехали в полном молчании.

— Пойдем, — сказал Кощей, когда они въехали в ворота, — напою тебя чаем, ты, наверное, замерзла. А потом отвезу в Контору.

Василиса кивнула, хотя и чувствовала, что надо отказаться. Неловкость между ними, возникшая после того, как они расцепили руки, только нарастала. На кухне она тоже не стала меньше. Василиса уткнулась в поставленную перед ней чашку. На дне танцевали чаинки, но не спешили складываться в узор. Впрочем, гадания Василисе никогда не давались. Даже в юности, когда она вместе со всеми пыталась колядовать, выходило что-то странное.

И вдруг Василиса поняла, что если она сейчас не вручит ему свой подарок, то есть вероятность, что не вручит больше никогда. Баюн обещал найти им других напарников после Нового года. А это значит, что у них больше не будет повода встретиться. Момент был хуже некуда, но ей нужно было отблагодарить его.

— Сейчас вернусь, — сказала Василиса, встала из-за стола и пошла в коридор.

Нашла во внутреннем кармане пуховика сверток и подумала о том, что он оформлен как-то совсем просто.

Наверное, все это было глупо, и зря она это затеяла. Но она знала, что если отступит сейчас, то никогда себе не простит. Поэтому пошла на кухню и, бесконечно смущаясь, положила сверток перед хозяином дома и мгновенно устыдилась за зеленую ленточку.

— Что это? — нахмурился Кощей.

— Это тебе, — выдавила Василиса. — Я знаю, это не мое дело, но ты дважды спас мне жизнь, и мне хотелось отблагодарить тебя. Так что… с Новым годом…

Кощей бросил на нее еще один недоверчивый взгляд, развязал ленту и раскрыл сверток. На холсте лежали, переливаясь серебром, два плетеных браслета.

—

Это лунная пряжа, — быстро пояснила Василиса, пока он не успел задать вопрос. — Она снимает боль. Любую. Прости, что лезу не в свое дело, но я не смогла придумать ничего другого. Мне почему-то показалось, что это хорошая идея, но, наверное, я ошиблась, и сейчас я уже так не думаю… — сбивчиво закончила она, окончательно смутилась и уставилась в пол.

— Ну почему же, — вздохнул Кощей.

И сделал то, чего она никак не ожидала: взял браслеты и надел их на руки. Плетение само собой утянулось под размер запястий и почти слилось по цвету со светлой кожей. Кощей замер, разглядывая их. Василиса подняла взгляд на его лицо и не смогла расшифровать его выражение.

— Даже не проверишь? — удивленно спросила она.

— Проклясть меня в благодарность... — усмехнулся Кощей, поднял руки и покрутил перед собой, оглядывая со всех сторон. — Прекрати, ты на такое не способна. Да и потом, я уже говорил… проклятьем больше, проклятьем меньше… Что в них еще?

Василиса пожала плечами и честно ответила:

— Ничего. Только лунный свет.

Кощей снова странно взглянул на нее, и Василиса поняла, что начинает уставать от этой недосказанности.

— Правда, — нахмурилась она. — Я больше ничего не вплетала.

— Как скажешь, — не стал спорить он. — Что ж, это чудесный подарок… Спасибо?

В его интонации проскользнул вопрос, словно он не был уверен, как именно стоит благодарить, и Василиса подумала, что ему, наверное, давно никто ничего не дарил.

— Пожалуйста, — ответила она. — Я могу добраться до Конторы сама. Вызову такси.

— Нет! — рявкнул Кощей, и, словно сам растерявшись от этой вспышки и устыдившись ею, добавил мягче. — Не стоит, мне нужно отвлечься. Я сам тебя довезу. Но сначала мы пообедаем.

Василиса не стала спорить. А Кощей не стал снимать браслеты.

***

Спустя несколько лет она спросила его, что тогда случилось, и он ответил, что впервые за много сотен лет ему пришлось хоронить самому, и он оказался к этому не готов. Он был не готов к тому, что тело его друга скроет земля, заставив осознать, что это навсегда и что скорее всего он теперь надолго — очень надолго — вновь останется один. И он действительно был близок к срыву. Но Василиса взяла его за руку, и он ощутил живительное тепло, которое вернуло его к реальности. «Я с тобой», — сказала она, и он позволил себе на несколько мгновений поверить ей, и этого хватило, чтобы вернуть контроль.

Глава 9.

Повинуясь жесту, один за другим с лязгом открылись замки и засовы, и массивные дубовые двери в четыре человеческих роста распахнулись перед своим повелителем, пропуская его в сердце замка, спрятанное глубоко под землей — в его сокровищницу, в его хранилище. Кощей взмахнул рукой, и ближайшие факелы вспыхнули, озарив с десяток квадратных метров из сотен и сотен. Он огляделся, глубоко вдохнул сырой, холодный воздух, убеждаясь, что за время его отсутствия хранилище не знало иных гостей, и пошел вперед. Факелы, расставленные по всей зале, загорались при его приближении и гасли за его спиной.