Идти туда, где ты
Шрифт:
– Ахатины – это… - медленно полюбопытствовал он.
– Брюхоногие моллюски, - ответила Алиса, направляясь за Соней.
– В смысле?
– В смысле – улитки!
– Черт, - обескураженно проговорил Илья, наблюдая за восторженным видом девочки у террариума с… действительно с улитками. – Я и слов-то таких не знаю.
– Наверное, я бы тоже не знала, если бы не Сонька.
– Ей Логинов не мог нормального щенка купить? Ну или там… кролика? – проворчал он с дурацкой улыбкой.
– Никита здесь ни при чем. А Сонька у нас особа переборчивая, - улыбнулась Алиса, глядя как
Это ее «у нас» больно царапнуло, но Макаров продолжал улыбаться. Продолжал он улыбаться, когда Соня определилась с выбором. И когда в руки брала гигантского моллюска, он улыбался, бросив негромко:
– Фу, мерзость!
Но его голос был заглушен звонким замечанием девочки:
– Все, у нашего семейства будет третий! И не вздумай их кормить, пока меня не будет!
– Не буду, не буду… Никто не будет, обещаю.
– Тадеуш Ахатинский! – провозгласила Сонька.
Вот тут-то Макаров не выдержал и заржал. Девочка на мгновение залипла на нем, удивленно хлопая длинными ресницами. Потом глянула на мать. И серьезного выражения на ее лице как не бывало. Она смеялась так же громко и звонко, на весь магазин.
– Ему идет, - сообщила Алиса, рассматривая желеобразные рожки, которые медленно двигались из стороны в сторону. – Ну и где здесь касса?
Продавец предложил им идти за ним. И уже через пять минут Сонька была счастливой обладательницей третьей улитки. Пока Алиса рылась в сумочке, Макаров расплатился картой, а на ее обвиняющий взгляд ответил невозмутимым: «Могу я сделать племяннице подарок, в конце концов?»
Впрочем, это была не единственная покупка. Еще через полчаса Соня каким-то чудесным, не иначе волшебным, образом приволокла их в магазин одежды, выбранный из десятков магазинов вокруг с весомым замечанием: «О! Тут должны быть классные джинсы!»
И именно там она перемерила половину гардероба. Аргумент был железобетонный: «Я же не могу ехать в Испанию в старом!»
Макаров мужественно сидел на банкетке, поглядывая на Алису. Но оживлялся тогда, когда Сонька в очередной раз выбиралась из примерочной.
– Она же вчера говорила, что не хочет в Испанию, - уточнил он на всякий случай у ее матери на сорок третьей минуте пребывания в магазине.
– Она мечтала об Испании с зимы. Но вчера разыгрывала образ трагический, - сказала Алиса и обратилась к дочери: – Тебя с твоим количеством багажа в самолет не пустят. Останешься здесь навсегда.
– Ну… тут есть, где жить, и красиво. Сойдет! – заключила девочка и в очередной раз скрылась в примерочной.
– А нам что делать прикажешь?
– Вы взрослые, разберетесь! – раздалось из-за шторки.
– А как же тореадоры? – подал голос Макаров.
– Никогда не одобряла убийства животных ради забавы!
– Господи, - снова смеялся Макаров. Кажется, он за год не смеялся столько, сколько в этот день. Посмотрел на Алису и спросил: – Сколько ей лет, что она никогда не одобряла?
– Если судить по ее неодобрениям – постарше нас с тобой будет, - ворчала Алиса.
– Потрясающе, - хмыкнул он.
Джинсы были куплены. И если бы только джинсы!
Нагруженные пакетами, они выбрались в
– Я бы сейчас съела огромный гамбургер!
– Очень огромный? – попыталась конкретизировать Алиса, оглядываясь по сторонам в поисках кафе.
– Такой огромный, что тебе бы не понравилось!
– Есть французский ресторан, суши-бар и пиццерия, - вставил Илья. – Макдональдса… нет.
– Фигово! – отозвалась Сонька.
– Переживешь. Пошли пиццу есть.
Макаров повел их на второй уровень, с улыбкой поглядывая на обеих. «White House» был единственным ТРЦ сети «Sky Tower», который он мог пройти с закрытыми глазами, несмотря на его внушительные площади и многообразие вывесок и витрин. Им он по-настоящему гордился, что бы ни болтал вслух. И, наверное, Макаров-старший тоже научился доверять ему и гордиться им в тот день, когда впервые увидел эту сияющую под солнцем белоснежную махину. «White House» – как старый комод в его комнате – был попыткой собрать себя по кускам. Иногда ему начинало казаться, что удалось. Им он жил полтора года.
Прежде Илья иногда удивлялся: как это люди вокруг могут бегать, тогда как он заставлял себя делать каждый шаг? Потом привык. Привычка все сглаживает. Это было нормальным состоянием.
А теперь, спустя столько лет, ловил себя на мысли, что не осталось ни привычки, ни состояния, ничего. Есть четыре пакета в его руках, и есть Алиса и Соня, шагающие рядом с ним. И они идут жрать чертову пиццу в чертовой пиццерии, потому что у него здесь нет Макдональдса!
В кафе было шумно, но странно уютно. Красный цвет диванов и штор, смешные кораблики с алыми парусами на скатертях, канарейка в клетке у окна и негромкая музыка – что-то очень старое и очень итальянское. Ему казалось, что все это, каждая секунда этого – нереальна. И Макаров не знал, не понимал, радоваться ли этой нереальности или пытаться все приземлить, хоть на минуту сделать материальным, настоящим, обыкновенным.
И как он решился вломиться к ним в квартиру только этим утром – сам сейчас не представлял. Чувствовал лишь, что никогда не пожалеет об этом. Потому что другой возможности быть и оставить в памяти, вероятно, уже не случится.
Пока делали заказ, он избегал смотреть на Алису. Слушал очередную порцию Сониных историй из жизни Ахатинских, рассматривал улитку, сидевшую в контейнере, ловя при этом удивленные взгляды людей за соседними столиками. И фигел от мысли, какая это трагедия, когда одна из улиток дохнет по невыясненной причине. Спрашивать, насколько было бы легче, если бы причина выяснилась, он не рискнул.
А когда принесли десерт, Сонька радостно хлопнула в ладоши и буркнула матери:
– Я сейчас приду!
После чего вскочила и ломанулась, по всей видимости, в уборную.
И только тогда Макаров выдохнул. Поднял глаза от Тадеуша Ахатинского. И оказалось, что смотрит прямо в лицо Алисе. Губы ее были сердито сжаты, от чего на щеках отчетливо стали заметны ямочки, те же, которые появлялись и когда она улыбалась. Глаза не менее сердито изучали Илью.
– Не надоело? – спросила Алиса.