Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)
Шрифт:
– Вот он, талант, - произнес он вслух.
– Простите?
– Вы сказали именно то, что я думаю. Марстен Хауз смотрел на нас сверху вниз почти полвека, на все наши грешки и обманы. Как идол. Но, может быть, он видел и хорошее тоже?
– В таких городках мало хорошего. Безразличное большинство с вкраплениями бессознательного зла. А то и хуже - сознательного зла. Томас Вульф написал об этом фунтов семь литературы.
– Я думал, вы не циник.
– Это сказали вы, а не я, - улыбнулся Мэтт, потягивая пиво.
–
– Пожалуй, в каком-то смысле.
– Я назойлив? Простите.
– Да нет, все в порядке, - Бен помнил о предостережении Сьюзен и почувствовал себя неловко.
– Что там случилось с Хорьком? Чертовски долго нет его.
– Могу я вас просить... такое короткое знакомство не дает права рассчитывать на одолжения, и, если вы откажете, я вполне вас пойму.
– Говорите, конечно, - поспешил ответить Бен.
– У меня есть творческий класс - умные дети, из самых старших. Я хотел бы им представить кого-нибудь, кто зарабатывает на жизнь пером. Кого-нибудь... как бы это сказать... кто умеет воплощать мысли в слова.
– Буду более чем счастлив, - Бен почувствовал себя глупо довольным. Сколько продолжаются ваши уроки?
– Пятьдесят минут.
– Ну, за это время, думаю, я не успею им слишком наскучить.
– Я-то успеваю регулярно. Но вы не наскучите им. Как насчет четверга на следующей неделе?
– Называйте время.
– Четвертый урок. Это без десяти одиннадцать. Освистать вас - не освистают, но, боюсь, услышите громкое урчание в животах.
– Я заткну уши ватой.
Мэтт рассмеялся:
– Я очень рад. Встречу вас в конторе, если...
– Мистер Берк!
– подбежала Джекки.
– Хорек отключился в мужской уборной. Как вы думаете...
– О, Боже, ну конечно. Бен?..
– Само собой.
Они встали из-за стола. Оркестр играл опять - что-то насчет того, как ребята из Маскоджи все еще уважают декана колледжа.
В уборной воняло мочой и хлоркой. Хорек привалился к стене между двумя писсуарами, и какой-то парень в армейской форме писал приблизительно в двух дюймах от его правого уха.
Крейг валялся там с открытым ртом и выглядел ужасно старым, - старым и раздавленным некой холодной, безразличной, жестокой силой. Бена охватило ощущение своего собственного разложения и упадка - не в первый раз, но потрясающе неожиданно. Жалость, поднявшаяся в горле как блестящая черная вода, относилась не только к Хорьку, но и к нему самому.
– Возьмем его под руки, - предложил Мэтт, - когда этот джентльмен управится с делами.
– Ты бы не мог поторопиться, приятель?
– попросил Бен солдата.
Как ни странно, солдат поторопился.
Хорек был тяжел всей тяжестью человека, потерявшего сознание.
"Вот и Хорек", - сказал кто-то в зале, и раздался общий смех.
– Деллу следовало бы не пускать его, -
– Знает же, чем это всегда кончается.
Кое-как они добрались до дверей, потом по деревянным ступенькам спустились на автомобильную стоянку.
– Легче, - проворчал Бен, - не уроните.
Ноги Хорька прыгали по ступенькам, как деревяшки.
– "Ситроен"... там, в последнем ряду.
Воздух похолодел - завтра листья на деревьях станут кровавыми. У Хорька начало клокотать в горле, голова его подергивалась.
– Сможете уложить его, когда приедете?
– спросил Мэтт.
– Думаю, да.
– Отлично. Посмотрите, над деревьями видно крышу Марстен Хауза.
Действительно, конек крыши виднелся над массой верхушек сосен, заслоняя звезды.
Голова Хорька привалилась изнутри к стеклу машины, придавая ему какой-то гротескный вид.
– Так в четверг, в одиннадцать?
– Спасибо. И за Хорька спасибо тоже, - Мэтт протянул руку, и Бен пожал ее.
Бен сел в машину и направился к городу. Когда неоновая вывеска Делла исчезла за деревьями, дорога сделалась пустынной и черной. Бен подумал: "На этих дорогах теперь нечисто".
Хорек издал короткий храп, сопровождаемый стоном, и Бен подпрыгнул. "Ситроен" слегка вильнул.
"С какой стати я так подумал?"
Ответа не было.
Он опустил боковое стекло, направив поток холодного воздуха на Хорька, и, к тому времени как "ситроен" подъехал к дверям Евы Миллер, Хорек обрел какое-то смутное полусознание. Бен отволок его, спотыкающегося, через заднюю дверь в кухню, слабо освещенную горящей печкой. Хорек застонал, потом пробормотал хрипло: "Чудесная девчонка, а замужние, они... знаешь..."
От стены отделилась тень и оказалась Евой, огромной, в потрепанном домашнем халате, с тонкой сеткой на волосах. Лицо ее выглядело бледным и призрачным от ночного крема.
– Эд...
– проговорила она.
– Ох, Эд, ты опять?
Глаза Хорька открылись при звуке ее голоса, и лицо тронула улыбка.
– Опять, опять и опять, - прохрипел он.
– Ты-то должна знать, кажется.
– Вы не могли бы отвести его в спальню?
– попросила она Бена.
– Конечно, невелик труд.
Он крепче обхватил Хорька и втащил его по лестнице.
Дверь в комнату оказалась открытой. Оказавшись в кровати, Хорек в ту же минуту лишился всяких признаков сознания и погрузился в глубокий сон.
Бен осмотрелся. Комната выглядела чистой, почти стерильной, порядок в ней царил, как в солдатском бараке. Когда Бен принялся за ботинки Хорька, Ева Миллер сказала у него из-за спины:
– Оставьте, мистер Мерс. Идите к себе.
– Но надо же...
– Я раздену его.
– Лицо ее было серьезным, исполненным достойной печали.
– Я делала это раньше. Много раз.