Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)
Шрифт:
– Ты ошибаешься, - настаивал Клайд.
Прошло еще пять минут. Все заметили, что Мильт рассматривает двадцатку, которой расплатился Стрэйкер.
– Что, Мильт, фальшивые?
– живо спросил Пат.
– Нет, но взгляните, - Мильт передал бумажку через прилавок, и все уставились на нее. Она оказалась гораздо больше обычного банкнота.
Пат посмотрел ее на свет, перевернул.
– Это двадцатка серии "Е", так ведь, Мильт?
– Ну!
– подтвердил Мильт.
– Их перестали
Пат пустил бумажку по кругу, и каждый всмотрелся в нее, держа близко или далеко от глаз в зависимости от номера своих очков. Получив купюру обратно, Мильт засунул ее в отдельный ящичек с чеками и купонами.
– Да уж, чудной парень, - пробормотал Клайд.
– Ну!
– согласился Винни и помолчал.
– Но все-таки это был "тридцать девятый", - добавил он.
– Я знаю, такой был у моего брата.
– Нет, "сороковой", - возразил Клайд.
– Потому что я помню...
И начался неторопливый спор, длинный, как шахматная партия.
Когда постучали в дверь Бен писал. Это было после трех, в среду, 24-го сентября. Дождь разрушил все планы дальнейших поисков Ральфи Глика, и все согласились, что поиски окончены. Мальчик исчез... исчез навсегда.
Бен открыл дверь и увидел Перкинса Джиллеспи с сигаретой во рту. Гость держал в руках книгу, и Бен слегка удивился, увидев, что это "Дочь Конуэя".
– Заходите, констебль, - пригласил он.
– Промокли?
– Есть немного, - Перкинс шагнул в комнату.
– Сентябрь - гриппозное время. Я всегда ношу галоши. Кое-кто смеется, но я не болел гриппом с 44-го.
– Кладите плащ на кровать. Жаль, не могу предложить вам кофе.
– Ничего, я только из Замечательного.
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Ну, моя жена прочитала это...
– он протянул книгу.
– Она слышала, что вы в городе, но она стесняется. Вбила себе в голову, что, может, вы распишетесь на ней.
Бен взял книгу.
– Если верить Хорьку Крэйгу, ваша жена умерла лет пятнадцать назад.
– В самом деле?
– Перкинс нисколько не выглядел смущенным.
– И болтун же этот Хорек. Когда-нибудь он так широко разинет рот, что сам туда провалится.
Бен промолчал.
– А для меня вы ее не подпишете?
– Буду рад.
Бен взял ручку со стола и написал: "С лучшими пожеланиями констеблю Джиллеспи от Бена Мерса - 24.9.75".
– Это мне нравится, - объявил Перкинс, даже не взглянув на надпись. У меня еще не было ни одной подписанной книжки.
– Вы пришли вдохновить меня?
– улыбнулся Бен.
– Вас не обманешь.
– Перкинс стряхнул пепел с сигареты в корзинку для бумаг.
– Я хотел задать вам пару вопросов, раз уж на то пошло. Дождался, пока
– Что вы хотите знать?
– В основном - что вы делали в среду вечером.
– Когда исчез Ральфи Глик?
– Ну.
– Меня подозревают, констебль?
– Нет, сэр, я никого не подозреваю. Это, пожалуй, не мое дело. Мое дело караулить у Делла и следить в парке за детишками. Я только осматриваюсь кругом.
– Предположим, я вам не отвечу.
Перкинс пожал плечами:
– Твое дело, сынок.
– Я обедал со Сьюзен Нортон и ее семьей. Играл с ее отцом в бадминтон.
– И держу пари - проиграли. Нолли ему всегда проигрывает. Спит и видит, как бы выиграть хоть раз. Когда вы ушли?
Бен рассмеялся, но смех звучал не слишком весело.
– Вы режете до кости.
– Знаете, - отозвался Перкинс, - будь я нью-йоркским детективом, как в кино, я бы подумал, что вам есть что скрывать, так вы танцуете вокруг моих вопросов.
– Нечего мне скрывать, - сказал Бен.
– Просто мне надоело, что я в городе чужой и на меня показывают пальцами. Теперь вот вы приходите искать скальп Ральфи Глика в моей уборной.
– Нет, я этого не думаю, - Перкинс взглянул на Бена поверх сигареты.
– Я только стараюсь вас исключить. Если б я думал, что вы в чем-то виноваты, я бы вас уже засадил в кутузку.
– О'кей. Я ушел от Нортонов примерно в четверть восьмого. Прогулялся к Школьному Холму. Когда стемнело, я вернулся сюда, писал часа два и лег спать.
– Когда вы сюда вернулись?
– Думаю, в четверть девятого.
– Ну, это вас не очень-то обеляет. Видели кого-нибудь?
– Нет. Никого.
Перкинс шагнул к пишущей машинке:
– О чем вы пишете?
– Черт возьми, это не ваше дело, - голос Бена стал резким.
– Я вам буду благодарен, если вы не станете совать туда нос. Если у вас нет ордера на обыск, разумеется.
– А не слишком вы обидчивы? Книгу, кажется, пишут, чтобы ее читали?
– Когда она пройдет три переделки, редактуру и публикацию, я сам позабочусь, чтобы вы получили четыре экземпляра. Подписанных. А покамест это попадает в категорию личных бумаг.
Перкинс улыбнулся и отошел от машинки.
– Ладно. Чертовски сомневаюсь, чтобы там оказалась письменная исповедь.
Бен улыбнулся в ответ:
– Марк Твен сказал, что роман - это признание во всем человека, который не совершил ничего.
Перкинс направился к двери.
– Я больше не буду капать на ваш ковер, мистер Мерс. Спасибо, что потратили время, и, к слову сказать, не думаю, что вы хоть раз видели мальчонку Гликов. Но это моя работа - расспрашивать.
Бен кивнул: