Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)
Шрифт:
– Мама, я уже большая девочка. И по дороге нет ни одного леса.
– Я провожу тебя назад, конечно, - произнес Бен почти официально. Он оставил машину в пансионе. Вечер был слишком хорош для нее.
– Все будет в порядке, - сказал Билл.
– Ты слишком волнуешься, мать.
– Надеюсь, что так. Молодежь всегда знает лучше, не правда ли?
– она попыталась улыбнуться.
– Я только сбегаю за жакетом, - шепнула Сьюзен Бену и побежала наверх, очень щедро продемонстрировав ноги на лестнице. Бен смотрел и знал,
– Как долго вы собираетесь оставаться в Лоте, Бен?
– вежливо поинтересовалась Анна.
– Во всяком случае, пока не напишу книгу. После этого - не могу сказать, сколько. Здесь хорошо дышится, особенно по утрам.
– Он улыбнулся, глядя ей в глаза.
– Могу остаться надолго.
Она улыбнулась в ответ:
– Зимой становится холодно, Бен. Очень холодно.
Сьюзен уже бежала вниз в наброшенном на плечи легком жакете.
– Ты готов? Я хочу шоколада. Берегись, испорчу фигуру!
– Твоя выдержит.
– Он повернулся к мистеру и миссис Нортон.
– Еще раз спасибо.
– Заходи, - пригласил Билл.
– Хоть завтра, если хочешь.
– На самом деле я не хочу к Спенсеру, - объявила Сьюзен, спускаясь с холма.
– Пойдем в парк.
– А как насчет грабителей, леди?
– он сымитировал речь жителей Бронкса.
– В Лоте все грабители расходятся по домам в семь вечера. Это указ муниципалитета. А сейчас три минуты девятого.
Темнота спускалась вместе с ними с холма, и тени их вытягивались в свете уличных фонарей.
– Приятные у вас грабители, - заметил он.
– И никто не ходит в парк, когда стемнеет?
– Детишки иногда забредают, когда нет денег забраться подальше, - она лукаво подмигнула ему.
– Так что, если заметишь кого на земле в кустах, смотри в другую сторону.
Они вошли в парк с запада - от здания муниципалитета. Парк наполнился сонной тенью, пруд поблескивал в отраженном свете фонарей. Если там кто-нибудь и был, Бен ничего не заметил.
Проходя мимо Военного Мемориала с длинным списком имен - от революции до Вьетнама, - он невольно взглянул через плечо на Марстен Хауз, но его заслоняло здание муниципалитета.
Сьюзен заметила этот взгляд и нахмурилась. Когда они, подложив куртку, уселись в траву (садовые скамейки оба миновали без разговоров), она сказала:
– Мама говорила, к тебе заходил Перкинс Джиллеспи. Виноват всегда новенький, да?
– Джиллеспи - интересный человек.
– Мама тебя уже осудила и приговорила, - это было сказано легко, но сквозь легкость просвечивалось что-то серьезное.
– Твоей матери я не очень-то понравился, правда?
– Правда, - Сьюзен взяла его за руку.
– Явный случай нелюбви с первого взгляда. Мне очень жаль.
– О'кей. Зато отец ставит на меня.
– Бен, о чем твоя новая книга?
– Трудно сказать.
– Увиливаешь?
– Нет, я не прочь сказать
С удивлением он обнаружил, что это правда. Новая работа всегда казалась ему ребенком, болезненным и слабым, которого страшно сглазить. Он не сказал Миранде ни единого слова о "Дочери Конуэя" и о "Воздушном танце", как она ни просила. Но Сьюзен - другое дело. Миранда хотела оценить, Сьюзен просто интересовалась.
– Ты можешь поцеловать меня, пока будешь думать?
– спросила она, укладываясь на траву. Волей-неволей он еще раз заметил, какая у нее короткая юбка.
– Боюсь, это может помешать мыслительному процессу, - мягко проговорил он.
– Посмотрим.
Он наклонился и поцеловал ее, легко положив руку ей на талию. Почти сразу он ощутил ее язык и встретил его своим. Она шевельнулась, как можно полнее возвращая поцелуй, и шорох ее хлопчатобумажного платья совсем свел его с ума.
Он скользнул рукой вверх, к груди, теплой и полной. Второй раз за время знакомства с ней он почувствовал себя шестнадцатилетним, пустоголовым подростком, перед которым жизнь простирается шестирядным шоссе, без крутых поворотов.
– Бен...
– Да.
– Люби меня. Хочешь?
– Да, - сказал он.
– Хочу.
– Здесь, на траве.
– Да.
Она смотрела на него, и в расширившихся глазах девушки дрожала темнота.
– Сделай так, чтобы это было хорошо.
– Попробую.
Они сделались тенями во мраке.
– Ну вот, - сказал он.
– Ох, Сьюзен...
Сначала они бесцельно шли через парк, потом более целеустремленно - к Брук-стрит.
– Ты не жалеешь?
– спросил он.
Она подняла на него глаза и искренне улыбнулась:
– Нет, я рада.
– Хорошо.
Они шли рука в руке и молчали.
– Книга, - вдруг вспомнила она.
– Ты собирался рассказать мне о ней, прежде чем беседа так приятно прервалась.
– Книга будет о Марстен Хаузе, - медленно произнес он.
– Может быть, я вначале не думал об этом. Я думал писать о городе. Впрочем, ни к чему себя обманывать. Знаешь, я исследовал прошлое Губи Марстена. Он был гангстер. Перевозочная компания служила только ширмой.
Она изумленно посмотрела на него:
– Как ты это узнал?
– Кое-что от бостонской полиции, но главное - от женщины по имени Минелла Кори, сестры Бидди Марстен. Ей семьдесят девять, и она не вспомнит, что ела на завтрак, но до смерти не забудет ничего, что случилось до 1940-го.
– И она тебе рассказала...
– Все, что знала. Она в доме для престарелых в Нью-Хэмпшире, и, по-моему, никто не слушал ее годами. Я спросил ее, правда ли, что Губи Марстен был наемным убийцей в бостонском округе, и она кивнула. "Сколько?" - спросил я, и она помахала у меня перед глазами всеми десятью пальцами несколько раз.