Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Всегда еврей гоним или опалени с гибелью тугим повит узлом,поэтому бесспорно уникаленнаш опыт обращения со злом.В жизненных делах я непрактичен,мне азарт и риск не по плечу,даже как еврей я нетипичен:если что не знаю, то молчу.Заоблачные манят эмпиреиеврейские мечтательные взгляды,и больно ушибаются евреио каменной реальности преграды. Тем

людям, что с рожденья здесь растут, –им чужды наши качества и свойства;похоже, не рассеется и тутвитающий над нами дух изгойства.Еврейского характера загадочностьне гений совместила со злодейством,а жертвенно хрустальную порядочностьс таким же неуемным прохиндейством.Мы Богу молимся, наверно,затем так яростно и хрипло,что жизни пакостная сквернана нас особенно налипла. В еврейском гомоне и гамеотрадно жить на склоне лет,и даже нет проблем с деньгами,поскольку просто денег нет.Еврейского разума имя и суть –бродяга, беглец и изгой:еврей, выбираясь на правильный путь,немедленно ищет другой.Скитались не зря мы со скрипкой в руках:на землях, евреями пройденных,поют и бормочут на всех языкахеврейские песни о родинах. Я антисемит, признаться честно,ибо я лишен самодовольстваи в евреях вижу повсеместнособственные низменные свойства.Чуть выросли – счастья в пространстве кипучемискать устремляются тут жевсе рыбы – где глубже, все люди – где лучше.евреи – где лучше и глубже.Катаясь на российской карусели,наевшись русской мудрости плодов,евреи столь изрядно обрусели,что всюду видят происки жидов. Еврей живет, как будто рос,не зная злобы и неволи:сперва сует повсюду носи лишь потом кричит от боли.Велик и мелок мой народец,един и в грязи и в элите,я кровь от крови инородецв его нестойком монолите.Евреям доверяют не вполнеи в космос не пускают, слава Богу:евреи, оказавшись на Луне,устроят и базар и синагогу.Шепну я даже в миг, когда на грудьуложат мне кладбищенские плиты:жениться на еврейке – лучший путьк удаче, за рубеж, в антисемиты. На развалинах древнего Римая сижу и курю не спеша,над руинами веет

незримоотлетевшая чья-то душа.Под небом, безмятежно голубым,спит серый Колизей порой вечерней;мой предок на арене этой былзарезан на потеху римской черни.Римские руины – дух и мрамор,тихо дремлет вечность в монолите;здесь я, как усердный дикий варвар,выцарапал имя на иврите. В убогом притворе, где тесно плечуи дряхлые дремлют скамейки,я деве Марии поставил свечу –несчастнейшей в мире еврейке.Из Рима видней (как теперь отовсюду,хоть жизнь моя там не легка)тот город, который я если забуду –отсохнет моя рука.Я скроюсь в песках Иудейской пустынина кладбище плоском, просторном и нищеми чувствовать стану костями пустыми,как ветер истории поверху свищет. Вон тот когда-то пел, как соловей,а этот был невинная овечка,а я и в прошлой жизни был еврей –отпетый наглый нищий из местечка.Знаешь, поразительно близка мнепочва эта с каменными стенами:мы, должно быть, помним эти камнинашими таинственными генами.Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,посмертном бытии непознаваемом,в навеки полюбившейся землея стану бесполезным ископаемым.

3

Высокого безделья ремесломеня от процветания спасло

Как пробка из шампанского – со свистомя вылетел в иное бытие,с упрямостью храня в пути тернистомшампанское дыхание свое.Я живой и пока не готов умирать.Я свободу обрел. Надо путь избирать.А повсюду стоят, как большие гробы,типовые проекты удачной судьбы. Я тем, что жив и пью вино.свою победу торжествую:я мыслил, следователь, ноя существую.В час важнейшего в жизни открытиямне открылось, гордыню гоня,что текущие в мире событияпревосходно текут без меня.За то и люблю я напитки густые,что с гибельной вечностью в споренабитые словом бутылки пустыекидаю в житейское море.Всегда у мысли есть ценитель,я всюду слышу много лет:вы выдающийся мыслитель,но в нашей кассе денег нет.