Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Эстетам ревностным и строгимя дик и низок. Но по слухам –любезен бедным и убогим,полезен душам нищих духом.Я проделал по жизни немало дорог,на любой соглашался маршрут,но всегда и повсюду, насколько я мог,уклонялся от права на труд.Я, Господи, умом и телом стар;я, Господи, гуляка и бездельник;я, Господи, прошу немного в дар –еще одну субботу в понедельник. Для

всех распахнут и ничей,судьба насквозь видна,живу прозрачно, как ручей,в котором нету дна.Явились мысли – запиши,но прежде – сплюнь слегкаслова, что первыми пришлина кончик языка.Доволен я и хлебом, и вином,и тем, что не чрезмерно обветшал,и если хлопочу, то об одном –чтоб жизнь мою никто не улучшал.Кругом кипит азарт, и дух егоменя ласкает жаром по плечу;за то, что мне не надо ничего,я дорого и с радостью плачу. Я должен признаться, стыдясь и робея,что с римским плебеем я мыслю похоже,что я всей душой понимаю плебеячто хлеба и зрелищ мне хочется тоже.Мне власть нужна, как рыбе – серьги,в делах успех, как зайцу – речь,я слишком беден, чтобы деньгилюбить, лелеять и беречь.Своих печалей не миную,сполна приемлю свой удел:ведь получив судьбу иную,я б тут же третью захотел. Изрядно век нам нервы потрепал,но столького с трухой напополамнапел, наплел, навеял, нашептал,что этого до смерти хватит нам.В толпе не теснюсь я вперед,ютясь молчаливо и с краю:я искренне верю в народ,но слабо ему доверяю.Мне все беспечное и птичьемилее прочего всего,ведь и богатство – не наличие,а ощущение его.Я живу ожиданьем волнения,что является в душу мою,а следы своего вдохновенияс наслажденьем потом продаю. В сужденьях о поэте много значит,как хочет он у Бога быть услышан;кто более величественно плачет,тот кажется нам более возвышен.С утра теснятся мелкие заботы,с утра хандра и лень одолевают,а к вечеру готов я для работы,но рядом уже рюмки наливают.Свободой дни мои продляГосподь не снял забот,и я теперь свободен для,но не свободен от. В людской активности кипящеймне часто видится печальноупрямство курицы сидящейна яйцах, тухлых изначально.Блажен, кого тешит затеяи

манит огнями дорога;талант – сочиняет, потея,а гений – ворует у Бога.Когда мы глухо спим, и домочадцытеряют с нами будничную связь,из генов наших образы сочатся,духовной нашей плотью становясь.Что я преступно много сплю,с годами стало очевидно,и мне за то, что спать люблю,порой во сне бывает стыдно. Мой разум, тусклый и дремучий,с утра трепещет, как струна:вокруг витают мыслей тучи,но не садится ни одна.За все благодарю тебя судьба,особенно – за счастье глаз и слуха,которое мне дарит голытьбаремесленного творческого духа.Внезапное точное словослучайно прочтешь у поэта –и мир озаряется сновапотоками теплого света.Вокруг меня все так умны,так образованы научно,и так сидят на них штаны,что мне то тягостно, то скучно. Вся жизнь моя прошла в пленуу переменчивого нрава:коня я влево поверну,а сам легко скачу направо.Я раздражал собой не всякого,но многих – я не соответствовал,им тем, что жил не одинаковос людьми, с которыми соседствовал.Я жил почти достойно, видит Бог:я в меру был пуглив и в меру смел;а то, что я сказал не все, что мог,то видит Бог, я больше не сумел. На крыльях летал, колесил на колесах,изведал и книжный и каторжный труд,но старой мечте – опереться на посох –по-прежнему верен и знаю маршрут.За много лет познав себя до точки,сегодня я уверен лишь в одном:когда я капля дегтя в некой бочке –не с медом эта бочка, а с гавном.Благое и правое делоя делал в часы, когда пил,смеялся над тем, что болело,и даже над тем, что любил. Я думаю, нежась в постели,что глупо спешить за верстак:заботиться надо о теле,а души бессмертны и так.Люблю людей и по наивностиоткрыто с ними говорю,и жду распахнутой взаимности,а после горестно курю.Я смущен не шумихой и давкой,а лишь тем, что повсюду окрестпахнет рынком, базаром и лавкойатмосфера общественных мест.В сей жизни краткой не однаждыбывал я счастлив оттого,что мне важнее чувство жажды,чем утоление его.