Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Люблю величавых застольных мужей –они как солдаты в бою,и в сабельном блеске столовых ножейвершат непреклонность свою.Под пение прельстительных романсовкрасотки улыбаются спесиво;у женщины красивой больше шансовна счастье быть обманутой красиво.Чтобы сделались щеки румянейи видней очертания глаз,наши женщины, как мусульмане,совершают вечерний намаз. На

закате в суете скоротечнойискра света вдруг нечаянно брызни –возникает в нас от женщины встречнойощущение непрожитой жизни.Женившись, мы ничуть не губимсебя для радостей земных,и мы жену тем больше любим,чем больше любим дам иных.По-моему, Господь весьма жестоки вовсе не со всеми всеблагой;порядочности крохотный ростокво мне он растоптал моей ногой. Болит, свербит моя душа,сменяя страсти воздержанием;невинность формой хороша,а грех прекрасен содержанием.Я прошел и закончил достаточно школ,но переча солидным годам,за случайный и краткий азарта уколя по-прежнему много отдам.Женщину глазами провожая,вертим головой мы не случайно:в женщине, когда она чужая,некая загадка есть и тайна. Живое чувство, искры спора,игры шальные ощущения...Любовь – продленье разговораиными средствами общения.Что я с молоду делал в России? –я запнусь и ответа не дам,ибо много и лет и усилийположил на покладистых дам.В сезонных циклах я всегдаценил игру из соблюдения:зима – для пьянства и труда,а лето – для грехопадения.Но чья она первейшая вина,что жить мы не умеем без вина?Того, кто виноградник сочинили ягоду блаженством начинил. Я устал. Надоели дети,бабы, водка и пироги.Что же держит меня на свете?Чувство юмора и долги.Мужчина должен жить, не суетясь,а мудрому предавшись разгильдяйству,чтоб женщина, с работы возвратясь,спокойно отдыхала по хозяйству.С неуклонностью упрямойвсе на свете своевременно;чем невинней дружба с дамой,тем быстрей она беременна. Когда роман излишне длителен,то удручающе типичен,роман быть должен упоителени безупречно лаконичен.Не первопроходец

и не пионер,пути не нашел я из круга,по жизни вели меня разум и хер,а также душа, их подруга.В мечтах отныне стать серьезней,коплю серьезность я с утра,печально видя ночью поздней,что где-то есть во мне дыра.Соблазнов я ничуть не избегал,был страстью обуян периодическии в пламени любви изнемогалвсе время то душевно, то физически. Я знаю, куда сквозь пространствонесусь на тугих парусах,а сбоку луна сладострастнолежит на спине в небесах.Есть женщины осеннего шитья:они, пройдя свой жизненный экватор,в постели то слезливы, как дитя,то яростны, как римский гладиатор.Думая о бурной жизни личной,трогаю былое взглядом праздным;все, кого любил я, так различны,что, наверно, сам бывал я разным. В очень важном и постыдном повинны –так боимся мы себя обокрасть,что все время и во всем половинны:полуправда, полуриск, полустрасть.Я давно для себя разрешилту проблему, что ставит нам Бог:не жалею, что мог и грешил,а жалею того, кто не мог.Азартная мальчишеская резвостькипит во мне, соблазнами дразня:похоже, что рассудочная трезвостьосталась в крайней плоти у меня. Меняя в весе и калибре,нас охлаждает жизни стужа,и погрузневшая колибрисвирепо каркает на мужа.Непоспешно и благообразносовершая земные труды,я аскет, если нету соблазна,и пощусь от еды до еды.Мы гуляем поем и пляшемот рожденья до самой смерти,и грешнее ангелов падших –лишь раскаявшиеся черти.Предпочитая быть романтикомво время тягостных решений,всегда завязывал я бантикомконцы любовных отношений. Спалив дотла последний порох,я шлю свой пламенный приветвсем дамам, в комнатах которыхгасил я свет.Я мыслю и порочно и греховно,однако повторяю вновь и вновь:еда ничуть не менее духовна,чем пьянство, вдохновенье и любовь.Люблю вино и нежных женщин,и только смерть меня остудит;одним евреем станет меньше,одной легендой больше будет.