Иглы в воде
Шрифт:
Показались двое. Они неспешно занимали рабочее место.
– Что-нибудь хочешь? – поинтересовался бармен.
Я отрицательно мотнула головой.
– Дай хоть воды налью.
– Значит, ты не гедонист?
– Нет, – Миша улыбнулся.
– Простите, конечно, а кто такой гедонист? Кстати (бармен резко повернулся ко мне) звучит так же, как и слово лапидарный на прошлой неделе: словно пощёчина. Слева – гедонист, справа – лапидарный.
– Тот, кто делает всё ради удовольствия, – отозвался Миша.
– И ты хочешь сказать, что ты не гедонист.
– Именно
– Но матрас у тебя в комнате есть, да и сама комната имеется. Зачем же ты искал вариант получше, нет? Не так?
Мне поставили стакан воды.
– Это другое.
– Ну объясни.
– Скажем, это база, мне нужен матрас для жизни, а не для удовольствия.
– Извини, но когда ты спишь, тебе приятно, удобно – это ли не гедонизм?
– Отстань, – Миша рассердился.
Я представила, как сегодня он возвращается в коммуналку и выбрасывает матрас.
– Ну а подстригся ты зачем? Не для себя любимого?
– О вас забочусь – не хочу расстраивать, – буркнул Миша.
– В той или иной мере все мы гедонисты.
– Если бы я таковым был, остался бы в Осколе.
А я гедонист? Да.
Мне нравится себя такой ощущать? Вполне.
Всю свою жизнь не отказывала себе в сладком. Моя кровь – поток молочного шоколада, тело – сплошной бисквит. Так как я состою из сладкого, мне постоянно нужна подпитка, мой наркотик, и я активно его ищу. Сегодня бар не мог дать мне большего.
Я встала.
– Спасибо, друзья. До скорого.
Черешня
Четыре часа утра. Двое стоят на улице перед входом в бар. Он курит. Она переминается с ноги на ногу – холодно. Напротив них – Спас-на-Крови, повсюду снежинки. Их место было подсвечено фонарём, свисающим с козырька крыльца. Тускло, но разглядеть лица друг друга можно было, и даже уловить детали некоторых черт.
Вчера на улицу выскочила сумасшедшая голая весна – её ждали, но она оказалась не готова, и когда кто-то донёс на такую шалость, девушка скрылась со сцены, и вернулась представительная зима, успевшая доконать даже детей.
Вчера всё растаяло, ночью всё сковало льдом, а сейчас мягким снегом природа запорошивала все опасности, создавая иллюзию спокойствия, и даже больше того скажу – блаженства. Пару раз девушка поскользнулась и чуть не стукнулась бедром о припаркованную тут же машину. Он не пытался помочь ей, поддержать за локоть, нет. Изначально двое договорились, что девушка может не только стоять самостоятельно, но ещё и жить, и дышать, и говорить, и забывать многое, и её это устраивает.
Молодой человек был выше девушки. Несмотря на такой мороз, на нём болтались лишь толстовка и кожаная куртка, но он ни секунды не дрожал, наверное, и мысли такой не приходило на ум, ему было вполне комфортно.
В пабе незадолго до этого он достал из внутреннего кармана три пакета, разложил аккуратно перед собой на стойке. То был зелёный кошелёчек с фильтрами, маленький – с закрутками, и самый большой, кораллового цвета – с табаком.
– Черешня, –
Точно хирург, молодой человек медленно, с особым вниманием, сдержанно занимался своей появляющейся на глазах сигаретой. Зажигалку мастерить не нужно было. В этом плане парень полагался на силу проверенного огня.
Взять немного табака, положить в нужной пропорции на бумагу, закрутить, лизнуть, не забыть про фильтр – и вот, наслаждение на следующую минуту готово. Как много он жил, ведь несколько понятых минут, пропущенных через самое твоё – это роскошь.
Выйдя на улицу, он сразу же закурил.
В этот раз, когда она увидела героя, девушка почувствовала в себе неожиданный прилив сочувственной нежности. Хотелось обнять человека, согреть своим теплом, залечить все открытые раны, которые на глазах кровоточили.
Он шатаясь дошёл до стула, плюхнулся на него и попросил виски. Человек, обтекающий с ног до головы кровью, пытался остановить её прижиганием. Встретил взглядом девушку и превратился в интересного субъекта. Глаза то становились по-детски счастливыми, то уходили внутрь вновь, и забывали, что они принадлежали человеку. Он боролся внутри себя, вёл непростой диалог на тему: что же делать со сложившимся состоянием души.
– Не пей больше, тебе нельзя, – попросила администратор.
Девушка, сидящая рядом, смотрела на него долго и внимательно, а потом он вдруг подал ей руку вверх ладонью. Такая большая лапа, от которой за несколько метров веяло черешневым табаком.
Она взяла её в обе руки и несильно сжала. Что за эффект. Казалось, его глаза вновь вышли наружу, он нашёлся и откликнулся:
– Спасибо.
– Мы можем не торопиться и посидеть вот так.
– Можем всю ночь пить грейпфрутовый сок и говорить о вечности.
– Вполне, – она сбавила свою громкость и наполнила глаза не то блеском, не то человеческой радостью.
Потом, она знала, её руки будут пахнуть некоторое время так же, и от табака станут сухими, но как здорово, что ощущение тепла останется ещё на какое-то время. Здорово жать руки тем, кто в этом нуждается, отдавая всю свою положительную энергию.
Перед ними поставили стакан с соком.
– Пей, – девушка подвинула к нему стакан.
Освещение также убавило свою громкость, и всё вокруг стало полупьяным, полутуманным, полусуществующим. Хотя на душе и в голове парня всегда было так, даже когда тело не знало алкогольной зависимости.
Что при памяти, что без неё – всё существовало абстрактно, на пятьдесят процентов – и то неизвестно.
Он вновь посмотрел на девушку с благодарностью и сжал её руки второй ладонью.
Песня. Оказалось, обе любили её. И в нужный момент (девушка знала, о чём говорила, она сама переживала подобное неоднократно на протяжении жизни) наступало ощущение глобального освобождения от своих собственных пут в момент взятия того или иного звука, в основном на припеве. Она видела, как сосед закрыл глаза, слабо улыбнулся, потом вновь их открыл. Она бы также сделала, будучи обезоружена, т. е. пьяна.