Игра Эндера
Шрифт:
— Мне уже тринадцать лет, а тебе только десять.
— Почти одиннадцать.
— Я знаю как срабатывают подобные вещи.
— Прекрасно, я сделаю, как ты хочешь. Но я не буду позволять себе подобные вольности или смертельные шутки.
— Но ты тоже хочешь этого.
— А когда однажды они вычислят нас и удивятся, почему твоя сестра так жаждала крови и вообще такая кровожадная, я просто объясню им, что ты заставил меня поступить подобным образом.
— Ты уверена, что у тебя еще нет месячных, маленькая коварная фурия?
— Я ненавижу тебя, Питер Виггин.
Что волновало Валентину больше всего, так это то, что ее публикация была перепечатана
— Наконец-то попался человек со смыслом и пониманием, — сказал он и процитировал один абзац, который Валентина ненавидела больше всего.
— Приятно работать с этими патриотичными русскими, вместе бороться с баггерами, но после того как мы выиграем, мне не хотелось бы покидать цивилизованный мир в качестве раба, разве не так, дорогая?
— Я думаю ты слишком серьезно ко всему относишься, — произнесла мать.
— Мне нравится этот Демосфен. Мне симпатичен образ его мыслей. И меня удивляет, почему он до сих пор не участвует в центральных дебатах главных сетей — я все время ищу его имя среди выступающих на международных конгрессах, и ты знаешь, он ни в одном не принимал участия.
У Валентины вдруг пропал аппетит, и она пулей выскочила из-за стола. Спустя разумный интервал, Питер встал и пошел за ней.
— А тебе не по душе лгать отцу, — сказал он. — А почему это вдруг? Ведь это не ложь. Он даже не подозревает, что Демосфен — это ты, а просто Демосфен говорит такие вещи, в которые ты просто не веришь. Они как бы отменяют друг друга, все сводят на нет.
— Это одна из многих причин, которая делает Локи таким асом.
Но что действительно волновало ее, отнюдь не то, что приходилось обманывать отца, нет, а тот факт, что отец искренне соглашался с Демосфеном. Она думала, что только глупцы могут поддержать его точку зрения.
Несколькими днями позже Локи получил официальное приглашение сотрудничать с одним из главных вестников Новой Англии, при этом был сделан специальный упор на пропаганду противоположных взглядов популярной колонке Демосфена.
— Отлично, все прекрасно для двух малолеток, проведших в дискуссиях не более восьми часов, — довольным голосом произнес Питер.
— Однако не забывай, что между еженедельными обзорами и статьями и властвованием над миром лежит слишком долгий путь, — пророчески изрекла Валентина, — он настолько долог, что вряд ли под силу одному человеку.
— Ладно, они получат то, что хотят. Или какой-нибудь похожий моральный суррогат. В своем первом обзоре я собираюсь слегка пощипать Демосфена.
— Хорошо, Демосфен даже и не заметит существование Локи. И так всегда.
— Нет, лишь некоторое время.
Теперь они стали полноправными гражданами, их имена-псевдонимы поддерживались постоянными поступлениями от ведения еженедельных обзоров, поэтому они использовали доступ отца лишь для разовых выступлений и обращений. Мать как-то заметила, что они проводят слишком много времени за общением с сетями.
— Только работа, занятия и никаких игр, — легонько пожурила она Питера.
Питер напустил на себя волнение, его руки намеренно задрожали.
— Если ты думаешь, что это следует прекратить, то я полагаю, что уже в состоянии справиться с ситуацией и держать себя в руках, я уже давно вполне осознанно контролирую события.
— Нет, нет, — энергично возразила мать, — мне совсем не хочется, чтобы ты прекращал занятия, только будь осторожнее и не переутомляйся слишком, вот и все.
— Я всегда осторожен, мама.
За
Но почему я так ненавижу свою жизнь?
Он молча бродил по коридорам, разглядывая играющих и тренирующихся солдат. Ему нравилось учить и тренировать солдат, они тоже принимали его вполне дружелюбно и лояльно. Все его уважали и ценили. Он свыкся с отличиями во время дополнительной вечерней практики. Даже командующие приходили поучиться у него. Простые солдаты в столовой, подходя к его столу, просили разрешения сесть. Даже учителя относились к нему вежливо и с должным почтением.
На него свалилось столько этого проклятого уважения и почета, что хотелось выть.
Он внимательно наблюдал за молодым пополнением армий, недавние выпускники групп новобранцев, они беспечно играли и шутили, ловко и остроумно высмеивая своих командиров, рассчитывая на то, что их никто не видит. Он присматривался к дружеским отношениям старых друзей, которые провели в Школе Баталий долгие годы и теперь, ожидая долгожданного выпуска, говорили и смеялись, вспоминая старые битвы и курьезы солдатской жизни.
Но со своими старыми друзьями он никогда ничего не вспоминал, никогда не смеялся. Только работа. Только размышления и возбуждение от одержанных побед, и ничего больше. Сегодня именно эта мысль засела у него в голове и не давала покоя. Эндер и Элай обсуждали детали маневров в открытом космосе, когда к ним подошел Шен и молча прислушался к разговору. Внезапно он схватил Элая за плечи, тряхнул его и, глядя прямо в глаза, истошно завопил: «Ура! Ура! Ура!» Элай взорвался от хохота, а затем в течение нескольких минут Эндер наблюдал, как они напоминали друг другу подробности этой давней драки, где впервые почувствовали на себе всю реальность маневров в открытой комнате, потом вспоминали, как им удалось обвести вокруг пальца старших мальчишек и…
Внезапно они опомнились и увидели Эндера, стоящего рядом. Беспечность и веселье угасли.
— Прости, Эндер, — сказал Шен.
— Господи, простить. За что? За то что мы друзья? Ну, я же тоже был там, разве вы забыли, — сказал Эндер.
Они снова удивились. Вернулись в деловое русло. Вернулись к прежнему уважительному тону. До Эндера вдруг дошло, что в их смехе, в их дружбе ему не было места. Им даже в голову не приходило, что он тоже участник и часть тех событий.
Давай, пожалей себя, Эндер. Он старательно набил на экране «Бедный Эндер». Затем безмолвно рассмеялся и стер надпись. В школе нет ни одного мальчика или девочки, которые бы не хотели поменяться со мной местами.