Игра Герцога
Шрифт:
В участке его встретил растерянный дежурный, но Егор Иванович пробежал мимо — прямо в кабинет начальника. Но вместо Голенищева ему на встречу вышел крупный седовласый городской голова. Бледный, он кричал трясущимися толстыми губами:
— Что ж такое происходит? Это же чёрт знает что! Город перевёрнут с ног на голову, а начальника полиции нигде нет! Где, где, спрашивается, застрял Николай Киприянович?
К городскому голове в Лихоозёрске было двоякое отношение — он занимал выборную должность, высоко именовал себя «доверенным лицом горожан», но и шага не мог ступить, не посоветовавшись
— Может быть, он… дома? Час-то поздний, — сказал помощник исправника.
— Ох, ох, что же такое делается! — городской голова присел на стул, посмотрел на портрет государя. — Не иначе как это конец… А я, знаете ли, ехал в гости к Еремею Силуановичу, хотел спокойно и душевно провести вечер, а тут!
Рукосуев его уже не слушал. Он выбежал к саням, и пугающая мысль овладела им — а вдруг в этой свистопляске какой-нибудь пройдоха вздумал и украл… Нет, от сердца отлегло, когда чуть откинул попону, и крот на картине подмигнул ему золотым свечением:
— Ничего, ещё одно дельце, и хватит нам морозиться! — обратился он к картине, как к живому существу. — Приеду домой, повешу на самое видное место! Только вот узнаем, куда это начальство запропастилось.
Когда он подъехал к дому Николая Киприяновича, ночь плотно сгустилась над городом. Ветер гнал низкие тучи. Помощник исправника долго и бесполезно стучал в двери и окна, шумел. Наконец он перешёл мостовую и встал на противоположной стороне. Присмотрелся — вроде бы чуть шелохнулась занавеска? Точно! И вот она отдёрнулась, и в широком окне показалась женская фигура.
— Мария Филипповна! Ау! — крикнул Рукосуев, сложив руки. — Откройте!
Но та замерла — бледная, высокая, с повисшими, как коромысло, плечами.
— Ау, Мария Филипповна! Дома ли Николай Киприяновииич? — крикнул снова он, понимая, что через двойные рамы услышать невозможно.
Луна вновь вышла на своё царственное место, и в её свете помощник исправника увидел, что в руках жены начальника лихоозёрской полиции сияет что-то. Поблескивает со странным тёмным отливом.
Мария Филипповна озирала выпученными глазами улицу. Она ничего не видела и не понимала, прижимая к груди растрёпанное, как борода, вязание. С длинной и тонкой иглы на исцарапанное запястье капала кровь.
Глава 15
Гнев пущевика
Древние ели, шумя и поскрипывая даже от слабого ветерка, провожали путников, держа на могучих лапах снеговые шапки. В таком густом лесу почти всегда темно даже в короткие зимние дни, а ночи здесь — страшны и непроглядны. Ни один благоразумный человек не захочет оказаться в такой глухой северной чаще один-одинёшнек. Не знаешь, чего
Если бы не свет идеально круглой, как чайное блюдце, луны, Антон Силуанович и рыжая девушка, с которой он при странных обстоятельствах несколько часов назад познакомился на станции Лихоозёрска, они вряд ли смогли бы видеть друг друга. И это — несмотря на то, что ступали рядом, плечом к плечу. Давным-давно осталась в стороне железная дорога — они сначала шли по обледеневшим скользким шпалам. Молодой барин нёс в каждой руке по увесистому саквояжу — свой и её, и те оставляли длинные чёрточки на чистой, нетронутой снеговой целине. Пробиваться становилось всё сложнее, но Антон Силуанович боялся хоть намёком показать, как ему трудно.
Поначалу он был уверен, что Алисафья — а именно так представилась эта загадочная, похожая на лисичку девушка, не сможет и шагу сделать по глубокому снежному ковру. Но та будто плыла над ним, как невесомая, даже не оставляя следов.
— Какие древние ели, будто богатыри в белых шубах стоят! — сказала она, и Антон Силуанович понял: та хочет его подбодрить. Где-то в стороне раздался протяжный вой.
«Паровоз гудит, да нет… какой может быть паровоз! — тревожно подумалось ему. — Нет, зверь!»
Должно быть, это волк-вожак поднялся на высокий заснеженный камень и, задрав белёсую морду, возносил отчаянную, тоскливую песню, в которой одновременно слышались голод, отчаяние и злость.
«Что же мне делать? В вдруг — и вправду волки! Я же не сумею нас защитить! — думал он, стараясь унять предательскую дрожь в коленях. — А она ведь тоже слышит! Почему же так равнодушна? Ведь хрупкая совсем с виду. Откуда берётся её бесстрашие?»
И Антон Силуанович ловил себя на мысли, в которой пока не хотел признаться: ему почему-то становилось спокойно и хорошо, лишь только посмотрит на эту таинственную спутницу. Словно именно она могла защитить их обоих от любой опасности.
— Мы правильно идём? — решил всё же нарушить тишину.
— Правильно-правильно, — быстро ответила она, и посмотрела на небо. В этот миг огромная тёмно-пунцовая туча полностью заслонила луну. Алисафья достала ладонь из пушистой рыжей муфты, и тут же озарила путь на добрых три-четыре десятка шагов вперёд.
«Ничего себе, неужели научились делать столь мощные фонари? — подумал барин, выдохнув пар. — Но где ж он, этот фонарь? Поверить не могу! Свет же словно выливается… прямо из её ладони!»
— Алисафья, — всё же сказал он. — Сегодня со мной случилось так много всего… странного.
— Я это знаю, Антон Силуанович.
— Мне… я, — тот не находил слов. — Наверное, мне остаётся только довериться вам. Вы же на стороне добра?
— А вы полагаете, что в мире идёт противоборство добра со злом, как в сказках? — спросил она, поводя лучом из ладони, на миг высветив огромного косматого филина на еловой ветке. Птица с тяжёлым и злым уханьем вспорхнула, и снежная охапка шлёпнулась у их ног.