Игра на двоих
Шрифт:
Обе стороны конфликта на мгновение замолкают, переводя дыхание и явно готовясь к очередному потоку обвинений и ругательств. Достаточно. Еще немного, и я лишусь кого-нибудь из наставников. Так до конца и не разобравшись, что могло настолько вывести женщину из себя, распахиваю дверь и врываюсь в столовую.
— Генриетта… — Эффи бросает на меня все тот же растерянный взгляд.
Ее лицо, покрытое слоями грима, заливает краска. Смущенная Бряк? Что-то новенькое. Я озадаченно перевожу взгляд с капитолийки на Хеймитча и обратно. Однако никто не спешит объяснить, в чем дело.
— Бряк, выйди, —
Та мгновенно вспыхивает.
— Я не оставлю ее с тобой!
— Я сказал: вон! — орет Хеймитч.
Эффи фыркает и вылетает за дверь. Рассерженный стук каблучков отдается эхом в пустом коридоре.
— Что случилось? — робко спрашиваю я.
Ментор отворачивается к окну и со всей силы ударяет по стеклу сжатым в кулак ладонью, а затем опирается о подоконник и, скрыв лицо за гривой спутанных волос, тяжело вздыхает. После чего подходит к стоящему у барной стойки креслу и жестом приглашает меня присоединиться к нему.
— Много всего. С чего начать?
— С самого начала, — сухо отвечаю я и, присев напротив него, вся обращаюсь в слух.
— Хорошо, для начала поговорим о Капитолии. Сноу все еще не дает покоя твоя победа. Он опасается, как ее могли воспринять зрители — не капитолийцы, они все на «ура» принимают, а простой народ в Дистриктах. Многие ненавидят тебя (особенно это относится к профи), считая, что ты не заслужила корону Победителя, что тебе просто повезло.
При слове «повезло» я готова взорваться, разразившись ругательствами. Что эти люди знают о везении?! Ментор молча кивает, показывая, что понимает мои чувства, и это почти мгновенно успокаивает меня.
— Однако есть и другие. Их немного, правда, но само наличие противоположного мнения уже что-то значит. Если бы ты внимательно присмотрелась к реакции некоторых людей во время твоих выступлений, то заметила бы, что в их взглядах нет места ненависти. Они смотрят на тебя по-другому. Для них ты — не просто Победитель. Ты — символ. Они видят в тебе не профи, но маленькую девочку, сумевшую выиграть не благодаря силе, а своему стремлению к жизни. Тебя пытались убить трибуты-соперники, Организаторы, сам Главный Распорядитель. Но ты выжила, просто потому что хотела жить. И если тебе это удалось, почему они, взрослые люди не могут? Сноу об этом известно. Ты была на Арене, когда он осознал, чем ему грозит твоя победа. Не случайно именно вы с Джейком смогли дожить до финала. Вас столкнули не просто ради интриги, все было спланировано заранее. Президент надеялся, что жители Дистрикта-12 возненавидят и сами убьют тебя, когда увидят, на что ты готова пойти ради короны. Ну, или хотя бы доведут до самоубийства.
— Им это почти удалось, — хмуро замечаю я. — Вот только я убила Райта не ради звания Победительницы.
— Все, кто хорошо тебя знают, поверили бы твоим словам. Но в том фильме, что показывали на церемонии коронации, все выглядит именно так, понимаешь? Этого Сноу и добивался. И тем не менее, несмотря на его уловки, ты все еще жива. А вот он испуган, детка. Ему ведь есть, что терять.
— Как и каждому из нас.
Хеймитч смеется, но я не слышу в его голосе искренности.
— Это ведь не все, что ты собираешься мне сообщить? — сухо спрашиваю я.
— Нет. Для нас — и, в первую очередь, для тебя — его страх опасен. Ты — один из Победителей, которых называют неудобными.
— И что мне нужно делать сейчас?
— Для тех, кто не считает тебя Победительницей по праву — быть сильной и постараться убедить их, что ты смогла выжить на Арене не только благодаря подаркам спонсоров и симпатии Организаторов, тем более это и правда не так. Для тех, кто верит, что твоя Победа — это знак, — продолжать подпитывать их веру. Для Сноу — что ты не подозреваешь о его замысле и искренне радуешься новой жизни. И не думай о том, что ждет тебя в Капитолии. Пока не время. Сейчас у тебя есть куда более важные дела.
— Я — будущий ментор, Хеймитч. Каждый год меня будут вытаскивать в Капитолий, и заставлять тренировать малолетних трибутов, делать из обычных детей кровожадных убийц, а потом смотреть, как они погибают на Арене. Напоминать о моих Играх. Что может быть страшнее для бывшего Победителя, чем невозможность забвения?
— Поверь мне, детка, — печально улыбается мужчина. — Наш Президент обладает крайне извращенной фантазией по части всевозможных наказаний. Кроме того, он нечеловечески жесток и злопамятен. Он не прощает виновных.
— Моя вина — лишь в том, что мне удалось выжить?
Вместо ответа ментор невесело улыбается и, поднявшись с кресла и сделав шаг ко мне, гладит по волосам. На его побледневшем лице, освещаемом лучами проносящихся за окном фонарей, отражается целая гамма эмоций, от ненависти до печали. Между ними — бесконечное множество оттенков. Но именно первые два заставляют меня думать, будто осталось что-то еще. Будто Хеймитч догадывается о готовящемся наказании, но не хочет волновать меня раньше времени, зная, что подопечной сейчас и так приходится несладко. Мгновение спустя я уже стою рядом с ним. Прижимаюсь к нему, спрятав лицо на его плече. Обнимаю за шею. Пытаюсь скрыть охватившую меня дрожь и, как раньше, согреться исходящим от него теплом. Но он отстраняется. В глазах — все та же грусть и чувство вины. Что не так, ментор?
— Прости.
Стоит заглянуть в самую глубину потемневших глаз, и мысли о Сноу и его зловещих планах на время перестают меня волновать. Я наконец понимаю, что значил подслушанный разговор. Эффи видела нас там, в коридоре под лестницей. Она видела все. Хеймитч мягко, но уверенно отталкивает меня и направляется к выходу.
— Не слушай ее, — шепчу я в спину уходящему ментору.
Шаги затихают. Я боюсь обернуться и увидеть, что он уже покинул меня.
— Обычно я не придаю значения словам этой капитолийки, детка. Не придал бы и сейчас…
Я вздрагиваю от неожиданности. Бросив взгляд через плечо, вижу, что мужчина все еще здесь. Сердце пропускает удар.
— … будь она неправа. Но это не так. Дело не только в том, что Сноу может использовать кого-нибудь из нас, чтобы причинить боль другому и заставить его быть марионеткой в руках Капитолия.
— Тогда почему? — с упорством, достойным лучшего применения, спрашиваю я.
— Ты сама знаешь ответ, — продолжая сверлить дверь невидящим взглядом, произносит Хеймитч. — Это неправильно. Мне тридцать девять, Эрика. Тебе шестнадцать. Еще рано. У нас есть время, мы можем подождать.