Игра на двоих

Bizzarria

С этими словами он уходит.

— У нас его слишком мало ментор, — глухо отвечаю я. — Ты сам признал это несколько минут назад, рассказав мне о планах Сноу.

Но мой новый собеседник — тишина — конечно, молчит. И меня охватывает раздражение, перерастающее в неконтролируемую ярость. Я опрокидываю стулья, сталкиваю со стола посуду, разбиваю об окно сосуды с вином, стоящие на барной стойке. Вошедшие слуги лишь с ужасом в глазах наблюдают за происходящим разгромом, но не решаются остановить меня. На шум возвращается Эффи. Я как раз заканчиваю, разбив очередной сервиз и перевернув напольную вазу с цветами, и ухожу из столовой под крик «что за манеры?!». Бряк пытается схватить меня за руку, но я вырываюсь и, скрывшись в своем купе, решаю не показываться до следующего утра. Вернувшись к себе в спальню,

бросаюсь на кровать и зарываюсь лицом в многочисленные подушки всех форм и размеров. К счастью, приступ раздражения незаметно сходит на нет, так что комната остается целой.

Утром я как могу оттягиваю момент, когда надо будет идти в столовую. Заказав завтрак в купе, понимаю, что, несмотря на отсутствие ужина накануне вечером, аппетита нет. Выпиваю пару чашек крепкого кофе и поворачиваюсь к окну, следя за пролетающим пейзажем. Темно-зеленые хвойные леса сменятся замерзшими реками, остановившими свое движение на время зимы, горы с шапками снега на вершине — озерами, покрытыми слоем льда, который блестит серебром под неяркими лучами восходящего солнца. Красиво. Мне хочется навсегда запечатлеть в памяти то, что я вижу — кто знает, когда в следующий раз я смогу вернуться в родной лес.

Раздается стук в дверь — робкий, нерешительный. Эффи позвала бы меня по имени и приказала бы срочно появиться в столовой. Хеймитч бы молча и быстро снес дверь. Значит, Цинна. Парень стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу и виновато улыбаясь.

— Пора. Через пару часов мы прибываем в Одиннадцатый.

— Где команда подготовки? — хмуро интересуюсь я, впуская его.

— Ну, они видели, что ты натворила в столовой, так что теперь не решаются тебя беспокоить, — нервно смеется парень. — Я сам сделаю прическу и макияж.

Простота — вот чем мне нравится он и его неповторимый стиль. Как ему удается сохранить его, не поддаваясь пагубному влиянию капитолийской моды?

— Цинна?

Он смотрит в глаза моему отражению в зеркале.

— Спасибо.

В столь простом и коротком слове я пытаюсь уместить огромную благодарность этому удивительному человеку за его тактичность, терпение, понимание, доброту и искреннее желание помочь своей подопечной. Стилист лишь улыбается в ответ. Мне нравится его улыбка: уголки губ, тронутых карандашом, чуть приподнимаются, а карие глаза оттенка молочного шоколада едва заметно сияют.

— Поделишься, что произошло вчера вечером? — тихо интересуется Цинна.

— Поругалась с наставниками, — коротко поясняю я.

— С обоими? Как тебе это удалось? Обычно их мнения настолько противоположны, что, не соглашаясь с Эффи, ты по определению согласна с Хеймитчем и наоборот, — смеется стилист.

— Не в этот раз. Теперь один из них согласен с другим, а я так и остаюсь при своем мнении, — по губам пробегает горькая усмешка, а на глаза наворачиваются слезы обиды.

Парень замолкает, подыскивая, что сказать.

— Они беспокоятся за тебя. Каждый по своему.

— Знаю. Но иногда совсем не так, как мне хотелось бы.

Он понимающе кивает и продолжает накладывать макияж.

Пару часов спустя стилист приносит одежду. Сегодня это теплое платье с длинными рукавами и высоким воротником, плотные колготки — даже Цинна не может удержаться от смеха, глядя на мои попытки натянуть их, ни разу не упав в процессе, — и длинные сапоги. Волосы собраны в высокий хвост, несколько прядей выпущены и завиты. Макияж в спокойных, естественных тонах.

Поезд останавливается на вокзале. От платформы до нашего следующего средства передвижения — громадного грузовика защитного цвета, — как и до местного Дома Правосудия, нас сопровождает отряд вооруженных до зубов миротворцев. Он защищают меня от местных жителей или их самих от меня? Я нервно посмеиваюсь. Нас привозят на Главную Площадь. Несмотря на подступающее волнение, всю дорогу я не отрываю взгляда от окна. Даже на меня, чье детство прошло в самом бедном районе Двенадцатого, его ближайший сосед производит тягостное впечатление. Бескрайние поля, засеянные зерновыми культурами, причудливо — в самом плохом смысле этого слова — сочетаются со сторожевыми вышками и бетонными ограждениями. Привыкшая к простору и свободе, я бы не выжила за этими высокими железными заборами, с мотками колючей проволоки наверху.

И

вот мы стоим у парадного входа, ожидая начала церемонии. Эффи молча протягивает карточку с речью, Цинна цепляет на воротник миниатюрный микрофон и поправляет аккуратные сборки платья. Пытаюсь поймать взгляд Хеймитча, но мужчина упорно отводит глаза. Почему-то меня не оставляет ощущение недосказанности. Приходит время местным жителям поближе познакомиться с Победительницей Семьдесят Третьих Голодных Игр. С этого момента начинается обратный отчет дней, составляющих Тур Победителей. Знаю, он начался еще в моем родном Дистрикте, но там все было по-другому. Я знала, чего ждать. Я была готова увидеть злость, ненависть, зависть в глазах толпы. В Двенадцатом меня слишком хорошо знают. Их не обмануть. А в остальных Дистриктах у меня еще есть шанс. Я изо всех сил удерживаю в памяти внимательные и любящие взгляды родителей, одобрительную улыбку Цинны, ценные советы Хеймитча, указания Эффи. Это придает мне сил, которые необходимы сейчас не меньше, чем во время Игр. Итак…

Дистрикты Десять и Одиннадцать. Основное занятие: скотоводство и сельское хозяйство. Внешне сильно напоминают небольшие и очень бедные деревни, окруженные бескрайними полями, на которых работают почти все местные жители, включая малых детей и стариков, а также пастбищами, где лениво бродят стада. Школы отсутствуют. Как только ребенок немного подрастает, его моментально отправляют собирать урожай или учиться обращаться со скотом. Жесткие, даже жестокие порядки. Малейшая провинность — сотня ударов плетью. Попытка спрятать, а затем унести домой выкопанный или сорванный съедобный плод или кусочек мяса — расстрел на месте. Каждый год, при отсутствии стихийных бедствий вроде засухи, рабочие получают неплохой урожай, но его — как и заготовки — забирает Капитолий, оставляя местных жителей медленно и мучительно умирать от голода. Здесь нет достопримечательностей, кроме уже упомянутых полей, лугов, огородов и фруктовых садов, а потому мы ограничиваемся лишь праздничным ужином в компании чиновников и их семей в Доме Правосудия. Вечером, после окончания рабочего дня, местные жители собираются на Площади. Очень красивая темнокожая девочка с глазами цвета охры в Одиннадцатом и ее ровесница с бледной, почти прозрачной кожей и россыпью веснушек на лице в Десятом выходит на сцену, чтобы вручить мне букет и памятную табличку. Окинув быстрым взглядом ее тонкую фигурку, еле нахожу в себе силы улыбнуться в ответ. Погибшие трибуты: Рико и Миэль, Тор и Тена. Да, я убила одного из трибутов Десятого, но оба Дистрикта не привыкли выигрывать, а потому мое появление не вызывает недовольства. Они, скорее, слегка удивлены тем, что победу одержал Двенадцатый, мало чем отличающийся от них по материальному положению. Мало того, в глазах некоторых людей — и молодых, и старых — я вижу что-то, отдаленно напоминающее благодарность. Я теряюсь в догадках, чем вызвано столь теплое отношение.

«Единство — вот наша сила… »

Дистрикты Девять и Восемь. Пищевая и текстильная промышленность. Кому-то это может показаться странным, но жители первого голодают ничуть не меньше, чем обитатели второго. Вся производимая продукция отправляется в столицу. Слабые, худые, мертвенно-бледные дети. Едва держащиеся на ногах взрослые. Умирающие от голода старики. Мы едем в фургоне по центральным улицам промышленных городов, и на пути нам то и дело попадаются нищие, робко просящие подаяние. Миротворцы прогоняют их, замахиваясь оружием. Мы не должны видеть все это, не должны знать, как обстоят дела в реальности. Но мы видим. Хеймитч садится рядом со мной и пытается отвлечь меня от созерцания столь печальной картины. Я лишь грустно улыбаюсь в ответ на его комментарии. Не стоит, ментор. Я уже в состоянии наблюдать и делать выводы самостоятельно. Посещаем местные фабрики и магазины. Мне слегка неловко принимать приглашение на ужин, но отказаться невозможно. С удивлением замечаю, что мэр и его семья бедствуют точно так же, как и простые жители. Во время выступления замолкаю на середине речи и одариваю собравшихся долгим, внимательным взглядом. Погибшие трибуты? Я не знаю и, честно говоря, не хочу знать их имен. Все, что я могу сказать — у них не было шансов. Даже их родители понимают это. А потому я снова вижу в глазах людей не немой укор или зависть, но что-то другое, более светлое. Как ни стараюсь, мне не удается подобрать названия этому чувству.