Игра в исцеление

Соколова Александра Витальевна

Левый коридор оказался не таким большим. Каждый мой шаг отдавался шумным эхом, и от этого мне еще больше стало не по себе. Такое ощущение, что кто-то постоянно наблюдает за мной и идет вслед, даже не думая отставать. Но каждый раз, когда я оборачивалась, я видела вокруг себя лишь пустоту, и корила себя за излишнюю паранойю, вызванную, должно быть, неприятным впечатлением от всего этого клуба. Если бы сегодня в Стогвурде не было пасмурно, то сюда вполне мог пробиться хоть какой-нибудь свет. Пройдя мимо запертых дверей по обе стороны от меня, я наконец добираюсь до освещенного зала в конце.

Дверь была не заперта. Сделав шаг в неизвестность, я останавливаюсь и вздрагиваю. В мою голову невольно просачиваются воспоминания

о школе и моих одноклассниках. У меня никогда не было друзей, да и я сама к этому не стремилась. Меня не звали на крутые вечеринки, хотя периодически новенькие парни в нашей школе пытались наладить со мной контакт. Но все безуспешно. Сколько себя помню, я всегда была отчужденной. Каждый день я чувствовала себя странной новенькой, с которой никто не решался заговорить.

Отбросив ненужные мысли, я наконец захожу. Зал оказался совсем маленьким, должно быть, раньше тут развлекались совсем дети. Нежно-голубые обои в цветочек, разодранные углы, разрисованные маркерами – все это напоминало о том, что о косметическом ремонте власти города и не слышали. Сам зал был пустым, но в середине, по кругу, стояли пять стульев, три из которых уже были заняты.

Первой, кто меня заметил, была маленькая темноволосая девочка с очками, подобным тем, что я постоянно вижу на мисс Одли. Не присмотрись я повнимательнее, сразу решила бы, что ей не больше тринадцати, но затем замечаю, что она сгорбилась настолько, что кажется больным щенком, загнанным в огромную для него псарню. На ней старое темно-бордовое потрепанное платье, туфли в стиле шестидесятых и темно-коричневая кофта. Волосы собраны в длинную и густую косу, а маленькие темные глаза еле заметны сквозь толстую оправу очков. Она сидела лицом к двери, обхватив плечи руками, будто боясь уронить себя. Увидев меня, ее рот чуть приоткрылся, словно хотела сказать что-то, но потом покосилась на других и видимо сочла, что в данный момент и в данном месте это неуместно, поэтому выдавила из себя зашуганную, как и она сама, улыбку, и быстро перевела взгляд на небольшой столик, стоявший недалеко от нее (там стояла коробка сока, а подле лежали пластиковые стаканчики и тарелки с печеньями).

Следом за ней, сидевший напротив нее парень обернулся на меня, наши взгляды на секунду встретились, и я заметила в них какую-то пустоту и отчужденность. Он так же непринужденно и спокойно отвернулся от меня, как и поворачивался. Сидел он спиной к двери. Но даже по одному взгляду на него можно было понять, что этот парень явно не страдает заниженной самооценкой, в отличие от той зашуганной в очках.

Даже сидя на стуле он выделялся ростом. Спортивное телосложение, русые волосы, большие голубые глаза, светлая кожа и выделяющиеся скулы. Одет он был в черные обтягивающие джинсы и белую толстовку. Несложно догадаться, что если он посещает школу, то наверняка является там звездой. Ради таких, как он, по рассказам Кесси, девчонки готовы облить соперниц кислотой, лишь бы он встречался именно с ней, и они ходили за ручку по школьным коридорам.

Казалось бы, какие у него могут быть проблемы? Выглядит он (пришлось самой себе в этом признаться) как мальчик с обложки, которому порой не нужно даже протягивать руку – все и так будет его. Но единственные, что выдавало его, были глаза. Прекрасные, но пустые и холодные. Абсолютно безжизненные, они составляют контраст всему телу и внешности. Они словно последний луч солнца на закате, но в отличие от него жизнь не вернется к ним следующим днем. Мне стало ясно: этот парень, который прямо сейчас спокойно и холодно смотрел на экран своего айфона, явно пережил такое, после чего люди либо кончают с собой, либо закрываются настолько, что ни один психолог или психиатр не сможет достучаться до них, если они сами того не захотят. Очевидно, что мало кто выходит на контакт.

Третьей, кто обратила на меня внимание и издавшая чересчур

эмоциональные членораздельные звуки, была кудрявая рыжеволосая девушка с большими светло-карими глазами. Когда я увидела ее, то сразу заметила у нее в руках пачку сигарет, в которую она тщательно пыталась запихнуть какой-то маленький мешочек. Ее огненные волосы, довольны длинные (ниже лопаток), густые и волнистые показались мне чересчур вызывающими, как и ее макияж. Длинные стрелки на глазах и явный перебор с тушью настолько, что ресницы похожи на паучьи лапки, а губы накрашены яркой красной помадой, местами видны неровности. Несмотря на румяна, кожа у нее почти такая же бледная, как и у меня, а вот синяки под глазами гораздо больше. На ней был черный топ, открывавший все женские прелести, такая же черная кожаная юбка и такого же цвета колготки в крупную сетку. На спинке стула висела кожаная куртка. Она сидела, положив ногу на ногу, всем своим видом показывая, что у нее куча дел, а сидит она здесь будто по ошибке, как человек, купившей билет в первый класс, но из-за технического сбоя оказавшийся в третьем. Взгляд рыжеволосой блуждал на мне целую минуту, потом она сморщилась и перевела взгляд на других:

– Ого, видали, у нас свежая кровь. Наверняка по твоей части, мышонок.

Это обращение было направлено к той зашуганной девушке, которая, услышав свое прозвище, явно ей неприятное, вздрогнула и сильнее вжалась в спинку стула. Я молча наблюдала за всей этой картиной, намереваясь дать отпор рыжеволосой, которая, снова подняв голову на меня, явно хотела что-то сказать, но лишь чудом не успела. Послышались шаги и вскоре передо мной в дверях появилась невысокая женщина, еще полнее мисс Одли, в большом и растянутом вязаном сером платье с длинным рукавом. Эта престарелая дама с седыми волосами должно быть, и была миссис Хенс, о которой я уже слышала.

Взгляд этой женщины был каким-то озадаченно-требовательным, будто она уже давно дала задание и теперь удивлялась, почему мы до сих пор ее не выполнили. На меня она не произвела особого впечатления, зато на тех троих, сидевших на стульях, она была какой-то тревожной кнопкой. Мышонок выпрямилась и вновь пыталась изобразить улыбку, рыжеволосая быстро засунула пачку сигарет в сумку и так же стремительно закрыла ее, даже тот бесчувственный парень, не торопясь, но все же убрал телефон в задний карман своих брюк. Наблюдая за этим буквально две секунды, я ухмыльнулась: а они не плохо выдрессированы, интересно, что эта миссис Хенс делает с теми, кто нарушает ее правила? Сразу четвертует или, что намного хуже, отправляет на воспитательную беседу к мисс Одли.

Сначала полная дама оглядела своих подопечных и, в знак приветствия, кивнула головой, затем ее взгляд остановился на мне и на миг она просияла.

– А, мисс Блэр, рады, что вы решили присоединиться к нам, – ее полная рука с силой начала сжимать мою.

Хромая на левую ногу, она медленно подошла к своему стулу и села рядом с зашуганной девчонкой напротив рыжеволосой, и жестом указала мне на свободный стул справа от нее и слева от парня.

Не успела я сесть, как в ушах зазвенел ее хрипловатый голос:

– Добрый вечер, мои дорогие. Мы встречаемся уже почти месяц, и вот сегодня в нашем дружном коллективе пополнение, – она повернула голову в мою сторону.

Наступила неловкая для меня пауза. Все начали смотреть на меня, как на новую игрушку, которой пока не знаешь, как пользоваться. Они ждали от меня разгадки, в данном случае – хотя бы приветствия, но я твердо решила для себя молчать, пока ко мне не обратятся.

Такие гляделки продолжались около двух минут. Я обводила взглядом всех присутствующих и находила в них одно сходство – они все больны. Чем именно, я не знаю, но абсолютно уверена в том, что мне здесь не место. Наконец миссис Хенс, поняв, что я не собираюсь устраивать концерт в честь моего присоединения, громко вздохнула.