Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Я старалась не думать об озере с русалками. И о птице.
Объявляют Париж.
В самолете я облегченно валюсь в кресло. Спать-то как хочется. Пристегиваю ремни. Опять пытаюсь дозвониться.
— Пожалуйста, выключите сотовые телефоны.
Тьфу ты...
Быстро, прикрывая мобильный от стюардессы, выстукиваю сообщение: «Солнышко, я тебя понимаю и не сержусь. Просто сбрось мне, все ли у тебя в порядке, пожалуйста».
Самолет гудит, медленно выруливает на дорожку. Через несколько минут меня резко
На секунду я забываю обо всем. И о ней тоже.
— Уважаемые пассажиры! Приветствуем вас на борту «Боинга-737» компании «Уральские авиалинии», следующего рейсом...
Я знаю, куда мы следуем, не беспокойтесь. Засовываю мобильник в сумку, вытягиваюсь в кресле. Оставшиеся до Франции пять часов можно банально проспать.
Но задремать не удается: самолет начинает трясти. Пальцы помимо воли впиваются в подлокотники кресла.
— Дамы и господа, наш самолет попал в зону турбулентности.
В этот момент в сумке коротко вибрирует телефон. Сообщение. Как назло, стюардесса останавливается прямо над моим плечом.
Жаль, что мы друг другу так и не успелиЧто-то очень важное сказать.Вид у девушки напуганный. Первый рейс, что ли?
Трясет сильнее. С багажной полки в проход падает чья-то сумка.
Значит, с моим эльфом все в порядке. Хотела бы я испытать облегчение.
Ерунда все это; мы выйдем из зоны турбулентности, и стюардессы начнут раздавать завтрак и кофе.
«Я понимаю».
«Ничего ты не понимаешь».
Птица. Огромная черная птица — в небе.
Кто-то кричит.
Как все просто. Почему я об этом не подумала?
Почему я об этом не...
«Погода» сложилась из множества «кирпичиков» разного происхождения. Что-то в нем автобиографично и вышло из истории моего отъезда, сюда же вложилась история двух девчонок, которых я практически наяву увидела в метро (уже французском): одна из них едва не упала с лестницы, а другая протянула руку, поддержав. Еще что-то прибавилось из истории моей собственной дружбы с человеком, который иногда весьма напоминал это эльфийское существо из рассказа. Ну а то, что сверху, – просто фантастика. Понимаю, что именно об этом рассказе будут гадать – а что же здесь именно автобиографичного, а что – чистый вымысел? Что ж... пусть себе гадают.
Я наливаю в сифон лимонного сока и добавляю сахар по вкусу. Настоящего сока у меня нет, но концентрата сколько угодно. Бросаю несколько листочков мяты. Кажется, я наконец отучил Джеки ее жрать. А может, он просто наелся. Тщательно все это перемешиваю и наливаю воду.
Свищу.
— Пошли, Джеки.
Джеки отвлекается от интересного дела — он ловил
— В чем проблема, парень, — говорю я, — уже восемь.
Наш дом стоит на вершине холма. Он белый; посреди неба, и желтых полей, и краснеющего к закату солнца он выглядит как забытый кусок раскраски. А иногда дом похож на маяк — думаю, вечером, когда на всю округу горят только наши окна, он и есть маяк. Мы спускаемся по тропинке к проезжей дороге. Джеки, как обычно, бежит зигзагом, и потом вся шерсть будет в репейнике. Для инвалида он уж слишком хорошо бегает.
Эта дорожка, конечно, не федеральное шоссе, но в сезон работы хватает, да, сэр, не жалуемся.
Так что наша команда — Джеки и я — выходит на обочину, толкая перед собой тележку с лимонадом. Там мы и устраиваемся, пока жара не осела пылью на моем лице и Джекиной шерсти. Не проходит и пяти минут, как он звонко гавкает в летнее утро.
— Ну вот. А говорил — работы не будет...
Здесь очень много тишины. Она набивается в уши. Не полная тишина, конечно, — мошкара жужжит, птицы голосят, и кузнечики стрекочут — почти как вертолет. Только это все не человеческий шум. Те, кто проезжает, это замечают, но не сразу. В основном, если замечают, хлопают дверью машины — и долой. А потом еще долго вытряхивают тишину из ушей.
Но это не все. Некоторые прислушиваются и что-то вспоминают. Может быть, то время, когда все мы были обезьянами, как говорил тот старик, и человеческого шума просто не существовало — потому что не появились еще большие грузовики, и мобильники, и все, что звучит по дороге. А может, они вспоминают рай.
Один так и сказал, выпив кружку лимонада: да у тебя здесь просто рай, мальчик.
А я ему: как же! Вам дотуда ехать и ехать, мистер.
Они уезжают, а голоса их отпечатываются в летней полуденной пыли. Я слышу, что они говорят.
Говорят:
«Что с твоим псом, парень?»
«Поехали отсюда, Сэм. Поехали, я сказала! Мне здесь не нравится».
«Как интересно, это место без пространства и времени. Этот лимонад, который, возможно, так же продавали на дорогах первым поселенцам. Вот ради таких уголков я и путешествую».
«Где твои родители? Есть тут кто-нибудь взрослый?»
Я играю в радио. Раскрываю ладонь, и их слова пляшут, перебивая друг друга, будто кто вертит настройку старого приемника. Раз я сделал себе радио в пустой банке из-под кока-колы: там голоса звучали четче и оставались дольше. Я слушал их перед сном, но потом стало как-то одиноко, и я эту банку выкинул.
Первая машина — маленький «Форд», едет медленно, нащупывает дорогу. За рулем оказалась девчонка. В джинсах и пропотевшей футболке, с усталым лицом.
Взяла у меня стакан лимонада и спрашивает:
— Здесь всегда так жарко? Час назад только был дождь и холодно, а теперь...
— Здесь всегда так, — говорю я. — Место такое.
Она смотрит на меня усталым взглядом, и я без слов подливаю ей еще лимонада.
— Как отсюда выехать на шоссе?
— А куда вы едете?
Обычно случайному человеку такого не рассказывают. Я бы точно не стал. Но те, кто останавливается попить, рассказывают всегда. Кажется, это называют «синдромом случайного попутчика». На самом деле — место такое.