Игроки и жертвы
Шрифт:
Когда я заговорила о деньгах, многие лица недоверчиво скривились, хотя у мужчин это было заметнее меньше – я правильно выбрала слова – многие поняли, о чем я говорю.
– Думаю, многие здесь могут понять это: иногда из-за неуверенности или гордости мы не делимся с близкими всем, что нас тревожит. И так случилось у нас. Кирилл Алексеевич почувствовал себя... неоднозначно. Он, как и любой на его месте, усомнился в том, что мною движет искренность. И это недопонимание, как часто бывает в жизни, превратилось в ссору, в злость, в обиду… Которые оказались использованы против нас. Подло и очень…. Больно.
В этом я почти
Внезапно с места поднялась Ирина Николаевна, и сердце у меня остановилось. Ее-то мои слова точно обмануть не могли – она знала мою историю, знала… правду. Сейчас одной фразой она могла закопать нас полностью.
– Коллеги, прошу прощения, что влезаю…. Я могу полностью подтвердить слова Агаты… Викторовны. Я видела, будучи ее начальницей, как зарождались эти отношения, хотя она никогда не делилась своими чувствами. Знаю историю ее семьи и почему она обратилась к Кириллу Алексеевичу. Знаю, что ушла с работы, не желая ставить себя и его в неловкое положение на комбинате, не желая, чтобы работа мешала их отношениям и не желая пользоваться его чувствами к ней….Знаю, - она слегка запнулась и посмотрела в глаза Кириллу, - как сильно Кирилл Алексеевич.... заботился о ней, был рядом.... И понимаю.... как больно им сейчас.
Мне казалось у меня весь воздух из груди вышибло от облегчения. Кирилл тоже едва заметно перевел дыхание.
Илона едва сдерживала довольную ухмылку. Зал зашумел, словно прорвалась невидимая плотина из сомнений и недопонимания.
Я чуть прикрыла глаза, ощущая полное опустошение и головокружение. Мы переломили мнение, пусть даже этой отдельно взятой группы лояльных людей, но переломили. Да, развидеть то, что было – нельзя. Но можно дать всем им сказку, пусть страшную, но красивую. Пусть верят в любовь, а не насилие, пусть видят равных людей, а не жертву и мучителя.
– Агата, - Кирилл сильнее сжал мою руку, поглаживая пальцами ладонь. Я механически улыбнулась ему, понимая, что именно этого от меня и ждут. Но его глаза…. Они просили, они умоляли о большем. О том, что сейчас я ему дать не могла.
Кто-то что-то еще говорил, кто-то повеселел, понимая, что кризис пройден.
Кирилл поспешно и умело завершил встречу, ловко обходя последние подводные камни и уводя от них меня. Встреча, это была скорее она, чем деловое совещание, завершилась.
Я машинально улыбалась людям, что-то отвечала на их слова, а после… извинившись, вышла из зала, догоняя бывшую начальницу.
– Ирина Николаевна… - она обернулась ко мне и улыбнулась: очень печально, с болью и сожалением глядя на меня. – Спасибо, - едва слышно выдохнула я. – Вы… нас спасли.
– Отойдем, Агата, - она подхватила меня за локоть и увлекла к окну.
– Мне жаль, девочка, что с тобой это произошло, - тихо сказала она. – Очень жаль. И жаль, что сейчас ты вынуждена переживать это снова и снова и снова. И не просто переживать – выгораживать того, кто это с тобой сделал.
Её слова пронзили меня словно ледяной ветер, всколыхнув ту боль, которую я старательно заглушала ради сегодняшнего выступления. Ирина Николаевна смотрела на меня с той же глубокой печалью, что и раньше, как будто чувствовала мою усталость и понимала, какую цену мне
– Я знаю почему ты это делаешь, знаю, какой ценой тебе это дается. И ради него…. Я бы и палец о палец не ударила. Даже если бы ты меня попросила. Однако, - она снова глубоко вздохнула, - есть кое-что, что тебе стоит знать. И почему я сегодня встала на вашу сторону, откровенно солгав людям, а не так, как мне велела бы совесть.
Она немного помолчала, глядя на летнее солнце за окном.
– Я сразу поняла, что что-то между вами произошло в ту встречу. Что-то страшное, что вынудило тебя уйти с работы, передав мне заявление чуть ли не по почте. А через дней 10-11 меня к себе вызвал Богданов. Знаешь…. Я работаю на заводе 30 лет. Я видела развал Союза, лихие 90-тые, когда разваливалось все на глазах, а Кирилл, тогда еще 25 летний парень крепкой хваткой держал завод, видела, как пытались совершить рейдерский захват, как наезжали на комбинат бандиты, как пытались отжать активы конкуренты. Я видела, как в заводоуправление входят вооруженные люди…. Много чего было, Агата. Но никогда я не видела, чтобы Кирилл сидел с пепельно-белым, мертвым лицом. Перед ним лежало твое личное дело.
Мне снова стало не хватать воздуха.
– Он спросил у меня, давно ли ты работаешь на комбинате. Я ответила, что год, но уже уволилась. Выражение его лица тогда было сложно описать. Он спросил, поддерживаем ли мы отношения с тобой, расспрашивал про семью. Я отвечала односложно, стараясь дать минимум информации, впрочем, о тебе он уже и так все знал. После встречи…. Агата, именно он передал для тебя тот конверт…. С деньгами. Почти умоляя не говорить от кого. Сослался на то, что уволил тебя по глупости….
Мне было больно дышать.
– Я знала, что деньги тебе нужны, поэтому и передала их, не говоря, чьи они. И испытала облегчение, что ты не спорила и не спрашивала. Но одно я запомнила навсегда: как тряслись его руки, когда он отдавал конверт. И только из-за этих рук и из-за его лица, сегодня я встала на вашу сторону. И дай тебе бог терпения с ним, девочка. И дай бог сил простить его.
С этими словами она потрепала меня по руке и молча отошла, направляясь в свой кабинет. Оставляя в одиночестве, с полностью распавшимися чувствами.
Когда подошел Кирилл, у меня не было сил с ним бороться. Он обнял меня прямо в коридоре, я возражать не стала. Пусть все смотрят и видят нас вместе. Быстрее поверят – быстрее это все закончится. Он почувствовал, понял, ощутил мое равнодушие. Наклонился и поцеловал. Сильно, требовательно, так как до этого не делал. Не для публики, для себя, словно пользуясь тем, что я не могу его оттолкнуть. Пробуждая во мне привычные эмоции, почти насильно вырывая из состоянии прострации.
– Что ты делаешь, Кир? – чуть слышно возмущенно выругалась я.
– Возвращаю тебя. Лучше ненавидь меня, Агата, чем вот так, - так же едва слышно ответил он. – Иначе пусть провалится к херам вся наша игра и стратегия.
25
В кабинете кругами бегала довольная, как нажравшаяся сметаны кошка, Илона.
– Котятки мои, я охренеть как вами довольна, и охренеть как хочу вас убить. Были на грани, и выиграли. Но если вы, две сволочи, в следующий раз меня не предупредите о неожиданных сюрпризах, вроде этой Ирины, я вам башки пооткручиваю.