Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков
Шрифт:
„Не вмешивайся в мои иллюзии“, – зазвучал в голове голос оборотня.
– Не пытайся материализовывать собственные мысли. Ты здесь для другого».
София спряталась, зарывшись в теплые перья вороньего крыла, укрывшего ее от глаз неведомых существ.
– Мой господин, Зависть завлекла человеческую душу в ловко расставленную ловушку. Я привел ее сюда за освобождением. Но все в твоей воле, – прошамкала беззубым ртом «Шапокляк», быстро пряча крысу в карман.
– Да будет так.
Светильник
– Luxuria! Твой выход!
Тихий вздох пронесся по спальне, отражаясь многоголосым эхом от стен, и затих в мягких коврах.
София осторожно выглянула из укрытия.
Ослепляющий неземной красотой молодой мужчина, что бог Адонис, спустившийся на грешную землю, предстал ее взору. Его полуобнаженное тело прикрывала лишь легкая туника. Он явил во всей красе широкие, мраморной белизны плечи, позировал публике, поворачивался в три четверти, играя бицепсами и демонстрируя тонкий стан. Вообразил себя на подиуме, сделал несколько вальяжных шагов вдоль трона и, приподняв ненароком подол, показал стройные длинные ноги, обутые в легкие сандалии.
– Ты как всегда неподражаем, Luxuria! Уймись, кого ты собираешься здесь совратить! Неужели забыл, для чего мы собрались? – прозвучал строгий голос Ворона.
Адонис обиженно фыркнул:
– Знаю, мне уже нечем прельстить того, Кто Живет Среди Людей. Низшие существа развратили его. Остается скучно поприветствовать в соответствии со сценарием.
Мой господин, я сопровождаю заблудшую овцу, погрязшую в похотливой скверне, сотворившую кумира из собственной смазливой внешности, принесшую мужское достоинство на алтарь потребления.
– Ты исполнил свой долг. Он заслуживает Суда.
Клубы благовония скрыли от взора Софии почтительно склонившего голову сердцееда.
Странная церемония продолжалась. Трон повернулся вслед за кальяном и замер перед альковом, где под легким шелком на низком диване развалилось двое незнакомцев. Опиумный дым постепенно рассеялся, и София могла разглядеть новые действующие лица.
Нечесаный вшивый бродяга в поношенном костюме и в ботинках на босу ногу, восседал в компании с огромным младенцем ростом со взрослого бугая. Нищий кормил его, но пища все время попадала мимо огромного разинутого рта. На груди малыша болтался грязный слюнявчик, огромный живот покрывали остатки засохшей каши. Толстые короткие пальчики подхватывали падающие ошметки и немедленно тянули их обратно в рот, но через щеки, дырявые словно решето, еда вновь просачивалась на пол.
Бродяжка заметил, наконец, что свет лампы выхватил их из мрака, и немедленно прервал кормление ненасытного чада. Резво вскочил с тахты, нагнулся, натягивая соскользнувший ботинок.
Из его дырявых карманов на ковры ручьями потекли припрятанные монеты, посыпались мятые купюры, разлетелись веером кредитки.
Громкий клекот Гая-ворона зазвучал вместо приветствия:
– Неразлучные приятели, вы снова вместе! Gula!
Нищий подобострастно поклонился, приложив ладонь к сердцу.
– Господин… – задрожали его тонкие губы.
– Avataria!
Взрослый
– Я туточки!
– Говорите!
– Мы здесь, чтобы наказать души, потерявшиеся в пагубной страсти. Оба мучаются от непрекращающегося голода и жажды. Одна алчет наживы, другой яств. Отдаем их на твой справедливый суд, господин…
– Да будет так!
Толстый ребенок, набрав в рот дыма, выдохнул благоухающее облако через множество дырочек в щеках, моментально скрывшее чудную парочку из глаз.
Ворон раскурил новый кальян и некоторое время наслаждался свежим опиумным дымом.
В комнате воцарилась невольная тишина. И вот трон со скрипом повернулся и замер перед последней нишей.
– И, наконец, мой главный и самый желанный гость, – прозвучал громовой раскат.
– Явись нам, несравненный Superbia!
Ярко вспыхнул светильник, освещая склоненную на подушки голову женщины.
Изящная тонкая фигурка неохотно поднялась с оттоманки, томно потянулась, по-кошачьи мяукнула. Мур-ра!
Недовольная, что ее разбудили, красавица, копия белокурого киноидола Мэрилин, капризно надула прелестные губки, приподняла растрепанные волосы вверх, пряча кудри за ушки. Надменно оглядела зал.
– Я заглянул к тебе, господин, чтобы передать в руки одну глупую овцу, смертельно надоевшую мне. Поступай с ней, как посчитаешь нужным, ее Гордыня посмела превзойти мою. Уже за это она достойна вечного рабства. —
Кокетливо подогнув ножку, красотка вернулась на диван. Устраиваясь удобнее среди мягких подушек, елейно пропела: —
– Если я более не нужен тебе, позволь на время удалиться. Тем более – я не курю дурь! Да и вам не советую!
И, не дожидаясь разрешения, Мерилин сама задвинула шелковую занавесь.
София услышала глухой смех Гая. Дерзкое поведение прелестного существа не вызвало в нем гнева, наоборот, оно его развеселило.
Смех звучал все громче, раскаты хохота сотрясали воздух, рассеивая иллюзии.
Один за другим растворились семь альковов. Дым раскачивающихся светильников душной пеленой заволок комнату, ее очертания начали плавиться словно воск. Поплыли в клубах благовоний.
София зажмурилась от страха, вцепившись обеими руками в колено Гая, и постаралась не упасть, чувствуя, как тело оборотня начало приобретать прежние размеры. Сквозь прищуренные ресницы она видела, как исчезли уродливые паучьи пальцы, птичьи перья втянулись обратно в ткань камзола, черты лица разгладились, смягчились.
Когда она решилась открыть глаза, комната из сказки «Тысяча и одна ночь» пропала без следа.
Абракадабра! Гай по-прежнему держал ее на коленях.
Но они были не одни. Четверо мужчин, затянутых в черные смокинги, в обществе трех празднично одетых дам не сводили с нее любопытных глаз. Лица присутствующих показались Софии знакомыми. Один из джентльменов, худой сгорбленный старик в золотом пенсне, поднялся из кресла и, плеснув в опустевший бокал бренди, злобно прошипел: