Иллюзии

Уолтерс А. Мередит

Но потом, однажды, я выдала свое присутствие. Не помню точно, то ли кашлянула, то ли чихнула. Мама нашла меня, прячущуюся во мраке ее шкафа.

— Ты ужасная, ужасная девочка! Как ты смеешь шпионить за мной! Что с тобой не так? — кричала она мне в лицо. Затем схватила меня за руку и выдернула из моего укрытия.

Она вытолкала меня из своей комнаты, оставив в коридоре одну, и всё. Я заметила, что пока мы шли к дверям ее комнаты, она ни разу на меня не взглянула. Ни единого раза.

— Не

смей больше заходить в мою комнату! — крикнула мама, громко хлопнув дверью перед моим изуродованным лицом. Я слышала щелчок замка и поняла, что больше у меня никогда не будет возможности тайно восторгаться ею.

Но память о лице матери, когда она смотрела на себя в зеркало, навсегда осталась со мной.

И это хорошо, потому что после того знаменательного дня мама стала меня игнорировать. Поэтому, когда мне было грустно одинокими ночами, я вспоминала ее лицо и мне хотелось улыбаться.

Таким образом, наблюдая за двумя женщинами вместе, я узнала восторженный взгляд своей матери — неуловимое выражение, когда она смотрела на своё отражение, свидетелем которому была только я.

Теперь ее взгляд направлен на привлекательную женщину, и они пьют кофе из чашек, к которым я не имею права прикасаться. И сидят в креслах, на которые мне запрещено садиться.

Они смеются. Разговаривают возбужденным шепотом. Моя мать протянула руку и провела по лицу красивой, привлекательной женщины. Материнским жестом, который причинил мне боль.

Я попятилась обратно, ничем не выдав себя. И скривилась когда увидела, что любовь моей матери дарована кому-то ещё.

Дочери, которую, насколько я знала, она бы хотела иметь.

Затем красивая женщина с длинными тёмными волосами, кремово-белой кожей и губами, напоминающими бутон розы, заметила меня в тени. Её улыбка увяла, а взгляд ярких голубых глаз стал холодным. Слишком холодным. Он ледяными стрелами проколол мои вены, выпуская кровь.

Я помнила этот холод и полный ненависти взгляд. Помнила, как он становился убийственным, когда она смотрела в мою сторону. Женщина уставилась на меня с ненавистью, причину которой я никогда не могла понять.

— Нора, — сказала Рози. Голубые глаза. Такие холодные. Так много ненависти.

Моя мать прекратила смеяться. Её счастье рассыпалось на куски, разбитое присутствием нежеланной дочери. Две женщины уставились на меня одинаковым каменным, полным отвращения взглядом. Моя мать и девушка, которая, приходится мне сестрой.

— Почему ты просто стоишь там, Нора? Не будь грубой. Заходи и поздоровайся с Рози.

Мать отчитывала меня, как ребёнка. И я почувствовала себя маленькой девочкой с низко опущенной головой и сгорбленными плечами. Я молча поплелась на кухню.

Сцена, которая должна сейчас разыграться на кухне была мне до боли знакома. С тех пор, как Рози Аллен вошла в мою жизнь, эта сцена

повторилась тысячи раз.

Когда-то я любила её. Вначале, она появилась у нас в сопровождении социального работника. Красивая девушка из неблагополучной семьи, которой, благодаря нормальной внешности удалось пробраться в каменное чёрное сердце моей матери.

Я не знала, что за прекрасным лицом моей новой приёмной сестры скрывалась жестокость. В частности, к бедной, бедной Норе Гилберт.

— Ты распустила волосы. Я же велела тебе, заколоть их, — резкий тон матери разрушил то немногое, что осталось от моего достоинства. Я заправила волосы за уши, чтобы успокоить её.

Мать схватила меня за подбородок и повернула моё лицо так, чтобы я оказалась перед Рози.

— Так ведь она выглядит намного лучше? Наконец-то, у неё есть лицо, на которое можно смотреть, — заявила мать. Она. Я была она.

Не личностью.

Не её дочерью.

Для нее я не существовала.

Она не считала меня живым человеком с чувствами.

Рози поджала пухлые губы, и я поняла, что ненавижу, как легко ей удается быть симпатичной. Девушка перекинула длинные блестящие волосы через плечо. Они легли именно так, как она хотела. Рози кивнула на слова матери, соглашаясь с ней.

— Так намного лучше, Лесли. Это удивительно. Ты была права, настаивая на операции, — сказала Рози, едва сдерживая смех; тон её идеального голоса стал ниже. Она улыбнулась матери с такой теплотой, что мне стало больно. Но, когда она посмотрела на меня в ее голубых глазах сиял лед. Только для меня.

Я увернулась от материнской хватки. Акт неповиновения, который удивил нас обеих. Я отступила всего на шаг, но никто из женщин не понял, как это маленькое действие повлияло на меня.

— Рози пришла, чтобы принести нам немного свежих овощей с фермы. Разве это не мило? Она всегда думает обо мне. О нас обеих. Она никогда не забывает, как сильно я люблю свежие томаты, — мать положила руку на плечо Рози. Обычное внимание, которое означало всё для Рози и ничего для такой женщины, как моя мать. Незначительный жест, который ранил меня сильнее, чем я могла показать.

— Я помню, как ты всегда резала свежие помидоры и посыпала сверху тертым «Пармезаном». И когда я сказала, что никогда прежде не ела помидоры, ты придвинула мой стул к себе и позволила попробовать из своей тарелки. С тех пор я ем их постоянно, — Рози наклонилась к моей матери, а у меня в горле комок образовался.

У меня не было таких приятных воспоминаний о матери. Ни одного. Они, очевидно, были предназначены для других людей, и для других событий.

У этих двух женщин были свои общие секреты и семейные истории. Они поверяли друг другу свои тайны. Личные тайны, какие существуют только между матерью и дочерью.