Иллюзии
Шрифт:
Я кивнула.
— Немного. Я приняла немного обезболивающих перед тем, как выйти из дома.
Брэдли сжал мою сумку, и на мгновение я подумала, что он собирается её бросить.
— Почему ты позволила ей сделать это с тобой? Почему, Нора? — кипел он. Мягко. И так тихо.
— Ты знаешь почему, — ответила я и почувствовала усталость. И в этом не было ничего общего с лекарствами от боли. Дело в истощающей правде.
Брэдли схватил меня за плечо и потянул к роще сухих деревьев на краю кампуса. Я вздрогнула и покачнулась. Холод и безразличие
Я была испугана и не могла смотреть ему в лицо. Испугана яростью, которая, я знала, была там написана. Не уверенная, была ли она направлена на меня.
Или кого-либо ещё.
— Я не могу принять это, Нора. не могу просто смотреть и позволить ей сделать с тобой что-нибудь ещё. Не сейчас.
Брэдли бросил мою сумку на мёрзлую землю и схватил меня за руки, крепко удерживая и не позволяя вырваться из его хватки. Он придвинулся ближе. У меня не осталось выбора.
С Брэдли у меня всегда не было выбора.
Я почувствовала себя абсолютно беспомощной.
Я ненавидела его за это.
Не менее сильно я любила его за это.
— Почему это должно иметь что-то общее с тобой, Брэд? — спросила я мягко, глядя на наши кроссовки, которые почти соприкасались, носок к носку. Нога Брэдли была намного больше моей. Он мог бы встать на мои пальцы и сломать кости, если бы захотел. Так же его большие руки могли сломать мне кисти, если бы это пришло ему на ум.
— Не называй меня так, Нора! Никогда не называй меня так! — прошипел он, склонившись, чтобы я могла почувствовать на щеке его горячее резкое дыхание. Я взглянула на него сквозь ресницы. И смогла увидеть «Skoal» (прим. пер.: вид жевательного табака), который Брэдли прятал под нижней губой. Маленькая капля слюны собралась в уголке его рта, разъедая плоть.
Он отклонился в сторону и сплюнул на землю. Я старалась не подавать виду, но моё отвращение было очевидно.
— Думала, что тебя это не касается, — сказала я решительным голосом.
Брэдли отошёл от меня достаточно далеко, чтобы вытереть рот салфеткой, которая лежала в его кармане. — Я пытаюсь, Нора. Я говорил, что буду. Ты не веришь мне? Неужели моего слова тебе недостаточно?
Я привыкла к Брэдли и его постоянно меняющимся эмоциям. Вверх и вниз. Как американские горки. Он мог заставить улыбаться и смеяться, а на следующем вдохе — плакать и кричать.
Он мог быть изумительным.
Он мог быть самым пугающим в мире.
Невозможно предугадать, в какую сторону будет «дуть его ветер». Я научилась задраивать люки и пережидать шторм.
— Ты делаешь мне больно, Брэдли, — пробубнила я и назвала его по имени. Так я поступала только тогда, когда он не хотел его слышать.
Брэд — имя его отца, в честь которого и назвали парня. Он это имя терпеть не мог. Я использовала его только в определенных случаях. Когда мне требовался контроль, который он так естественно у меня забирал.
Парень расслабился и посмотрел с выражением раскаяния на лице. Стыдясь.
— Мне жаль. Боже, мне
Я сделала шаг назад, и он отпустил мои руки. Кожа пульсировала там, где только что были его пальцы, и я знала, что позже там появятся синяки.
— Знаю, — я подарила ему улыбку, которую он всегда хотел видеть. Ту, которую я никогда не соглашалась отдать. Но сейчас я попыталась.
Для Брэдли это означало всё.
Моё сердце, разбитое и покрытое трещинами, дико стучало и любило моего друга, моего Брэдли, уничтожившего боль.
Была какая-то извращенная красота в том, кем мы были друг для друга.
Он поднял руку и почти незаметно коснулся моей губы.
— Я просто ненавижу то, что она пытается изменить тебя. Я хочу, чтобы ты не позволяла ей этого.
— Она знает, что лучше, она всегда знает, — утверждала я. И лгала. Но говорить подобное всегда проще.
Он обожал моё обезображенное, испорченное лицо. Но раньше он обожал его сильнее.
Когда я рассказала ему, что мама организовала мне встречу с пластическим хирургом, чтобы обсудить реконструктивную хирургию для коррекции моей заячьей губы, он потребовал, чтобы я сопротивлялась ей. Хотел, чтобы я сказала ей, что не пойду.
— Тебе не нужно что-либо исправлять, Нора! — решительно заявил Брэдли. Как будто это было очевидно.
Я не сказала ему, что сделала бы что угодно, если бы это означало, что я почувствую себя нормальной. И продала бы свою душу, чтобы смотреться в зеркало и видеть что-то красивое. Я думала, что, возможно, после операции у меня появится шанс.
Я должна была знать, что надежда очень переменчивая вещь. Однажды реальность с легкостью разорвет в клочья распустившийся бутон надежды.
Брэдли бы никогда не понял отчаянное желание любить своё отражение. Он был прекрасным во всех возможных смыслах. Прекрасен снаружи. Хотя гноился и сильно вонял изнутри.
Мы были симметричны. Я носила свои ужасы на коже. Брэдли — в непостижимых местах, которые труднее найти.
Я не помнила, как началась наша дружба.
Но я помнила момент, когда она стала полностью необходимой.
Ночь, когда началась моя непоколебимая неблагоразумная привязанность к мальчику, живущему на по улице по соседству.
Прекрасное лицо, прижатое к стеклу. Зелёные глаза, сверкающие в темноте. Мой неизменный. Мой компаньон. Гнев и печаль выстроили мост между нами.
Он жил через три дома от моего в течение года. Его родители честные члены высшего общества. Они были образцовыми. Ну, почти. Его мать — учительница, а отец владелец ландшафтного бизнеса. У него три старшие сестры, которые любят и обожают его.
Они были семьёй, которая, казалось бы, должна иметь всё, но, в действительности, не имела ничего.