Иллюзия
Шрифт:
– Вот как! За кого?
– За очень хорошего человека.
– И давно решили?!
– Давно. Не кричи, пожалуйста.
– Что ж не предупредила? Могла бы написать.
– Не знала как…
– Это один из тех, который возится у вас на крыше?
– Один…
– Какой?
– Какая разница? Ты все равно его не знаешь.
Обманутый влюбленный внимательно осмотрел Будяк, уже другую, но, по-прежнему, интересную. Вдохнул запах духов, смешавшихся с естественностью.
– Может, передумаешь? Если недалеко зашло.
– Далеко…
– Насколько далеко?! – Взорвалась ревность.
– У нас будет ребенок.
Студенту
– Я пойду? – И не дожидаясь разрешения, она поспешила домой.
Забаровский с грустью наблюдал, как пассия добежала до калитки, как выскочили навстречу наблюдавшие издали парни. По поведению не вычислишь будущего мужа, оба заботливые. Руслан сделал крюк подальше от Лениного дома, в бессилии рвал листья попавшихся под злость деревьев, подступили предательские слезы. «Я год думаю только о ней, пишу стихи, как дурак, лечу скорее на свидание, «на крыльях быстрых ветров», а она… Завела дружка, доигралась до беременности, шлюха!» Захотелось заглушить боль мужицким способом. Он зашел в ликероводочный магазинчик рядом с домом, купил бутылку «Хереса». Давно собирался попробовать, и название подходящее. «Мне сейчас полный херес». На опустевшей улочке тянул глоток до захлебывания, выдыхал драконом. Сухое вино дало эффект – потянуло на безрассудства. Из вариантов выбрал – разведать счастливого избранника.
«Шпион» засел в кустах напротив вмиг ставшей ненавистной хаты. Ярко светило полнолуние, тускло фонари, словно экономя энергию. В доме наблюдений горели окошки, изредка доносился юный смех, на прохожих подлаивал Шарик. Вскоре звуки стихли, свет погас, жилище отошло ко сну. Осталась еще четверть напитка, а «Херес» не лез в горло. Крышу кроют, пусть и окна стеклят! Руслан размахнулся и кинул бутылку со всей мочи. Сил хватило лишь до дороги. Стекло разбилось об асфальт, вино растеклось раненым сердцем.
Тренированные ноги донесли до «Юности». В освещенном парке гуляла молодежь, безбилетно прорывалась на гремящий закуток дискотеки, милицейские дубинки ласкали отчаянные спины. Несмотря на ночь, на лавочках тусовалось много матерей с колясками или студент различал только желаемое. Стоя в сторонке, он отмечал спектр материнского чувства от полного безразличия до тотального растворения.
– О, Забор!
Забаровский обернулся, узнал Позднякова. Рядом курили Сувалкин, Медведев и Скрипкин. Подошли, поздоровались, расспросили за жизнь. Руслан согласился на предложенную сигарету. Пошла нормально, не затронув голову и грудь. Студент тут же стрельнул вторую, научился затягиваться.
– Я думал, ты хрен когда закуришь. – Степан зауважал.
Мимо прошла длинная дама с большеразмерной грудью, упакованная в серую кофточку и кожаную юбку до колен.
– Олишна! – окликнул Вовка.
– Привет! – Женщина махнула рукой, намереваясь двигаться дальше.
Но Поздняков придержал.
– Посмотри кто приехал.
Разведенка разглядывала пьяно улыбающегося Забаровского, даже прищурилась для ускорения памяти.
– А кто это?
– Не помнишь? – Вован усмехнулся.
– А должна?
Руслан приблизился, смело обнял.
– Да ладно, чо ты? Иди сюда…
Глава VI
Страсти
Она вновь любила порывисто, накручивая себя
На следующее утро Забаровский отпивался рассолом под разнос бабули.
– Где всю ночь шатался, ирод окаянный?! И што, што девка бросила? Невелика печаль! Вот, все матери отпишу! Признавайся, измоден, где шатался?! У-у, глаза твовы бесстыжие!
Внук хотел забыть ночные кувыркания, совместный плач над неустроенностью жизни, тушение ран сладострастием. Хотелось забыть и сына Ольги, уснувшего за столом при ярком свете лампы. «Кажется, я обещал на ней жениться… Во, дурак!.. Конечно, она не поверила, баба опытная, но теперь привяжется… Я рассказал ей, где живу… Бежать! Прочь из этого города. Теперь моя родина – Пермь Великая Чердынь!»
– Говори, окаянный, с кем шлялся?!
Для острастки баба Нюра пристукнула кулачком по столу.
– Не стучи ты! Без тебя тошно. Все! Уезжаю.
– Куда уезжаешь? Не погостимши, тойко приехав… – Бабка моментально пожалела о несдержанности.
После обеда Руслан заглянул к Малышеву.
– Все корпишь над астралами, книжный червь?
– Да так, немного.
– А я возвращаюсь.
– Что так рано?
– А чо делать? Ленка меня бросила…
– Да ну?!
– Вот тебе и «да ну». Так что… Делать мне здесь больше нечего, зря спешил. Поеду, проведаю Помазана, Дуракевича… Интересно, чем он сейчас занимается? Опять дур валяет?
Глеб записался в районную библиотеку, материала по крестовым походам нашлось с гулькин нос. Набрал сразу в авоську, к концу недели сдал прочтенное от корки до корки. Он поехал в центр, записался в Центральную библиотеку, но даже «Историю крестовых походов» Мишо выдавали только в читальный зал. Страждущий знаний, как к заутрене, ездил в центр, обедал прихваченным из дома батоном, пил во дворе из-под колонки. Родители положили конец поездкам: ежедневный автобус – серьезный удар по бюджету. Теперь Малышев вставал с рассветом, отрезал четверть батона, надевал дырявые кеды. И шел пешком мимо ДК Горького, «Юности» с засидевшимися с ночи парнями, по эстакаде через железнодорожное полотно с гудящими под ногами электричками. По мосту над Десной. По долгой степи. Мимо красного психдиспансера, пахнущего транквилизаторами. Мимо завода «Арсенал» с черной пушкой вместо памятника. Из последних сил поднимался по лестнице, уступавшей по высоте лишь Потемкинской. Проходил сквозь скверик, тонувший в листве. Падал на потертый диван читального зала, выполненного, словно клуб по интересам. Раскрывал дорогого Мишо, пытаясь в коротких абзацах о Первом крестовом походе найти разгадку Адемара Монтейского. Ежедневно с десяток километров туда, десяток обратно. За лето у Глеба почернели лишь лицо и шея, остальное осталось неподвластно загару.
Обманутый влюбленный прибыл в Нытву, проведать мать, попросить денег.
– А чо ты будешь месяц делать в общаге? – Отчим пытался стать отцом.
– Чо-нибудь придумаю.
– Мы тут с твоей матерью собираемся в санаторий на Чусовую. Подлечить сердце. Айда с нами! Санаторий нашенский, металлургический. Найдем тебе отдельный нумер. А там солнце, речка, рыбалка…
– Правда, сынок, поехали, – уговаривала мать. – Петр Матвеевич все устроит.
Забаровский согласился от нечего делать, но с условием – при первом же требовании отправят назад.