Имена
Шрифт:
– Ты насчет своего настоящего имени не парься, – начал разговор Денис. – Здесь все такие. Народ, в основном нормальный. Хотя мне иной раз кажется – придурочность родителей передалась и нам, жертвам генофонда. Даже если ничего о родителях не помнишь, все равно психически соответствуешь им.
Генка не помнил родителей и потому не обиделся.
– Ты хочешь сказать, что тебя зовут не Денисом? – спросил он.
– В паспорте я был записан как Дионис Пьянов, – с радостным видом сообщил Рыжий. – Кто-то из родителей (или оба) обладал хорошим чувством юмора. Вот и назвал меня в честь
– Никак, – ответил Генка, вспомнив урок, полученный в вагоне. – Коля сказал, что спрашивать о смерти здесь – дурной тон.
– Ха! – ржанул Денис. – Слушай его больше. Если никто ничего не помнит, о чем тогда можно поговорить? Только о смерти, которую помнят все, потому что она отпечаталась в сознании в виде яркого зрелищного сна. И зачем секреты создавать? Здесь все про всех знают. Вот я, например, в земной жизни был электриком. Обслуживал трансформаторные будки. А одна из них стояла на берегу канала. И прямо под берегом возле будки вечно что-то плюхалось. Ну, там, в глубине. Как ни приду – круги на воде, пузыри, муть какая-то…
– Ты, наверное, рыбалку любишь? – догадался Генка.
– Еще как! – воскликнул Денис. – Вот в один нехороший день взял я кабель, подсоединил его к трансформатору и сунул в канал другой конец. Ух, жахнуло, чуть трансформатор не сгорел. Гляжу, всплывает! Сом килограммов пятьдесят весом! И прямо под берегом. Я хвать его руками за башку…
– И?! – вскричал увлеченно Генка.
– А-а-а, – расстроенно махнул рукой Денис. – Электричество-то я не отключил, потому меня вштырило похлеще сома. Вот и оказался здесь. Ладно бы вместе с сомом оказался, так нет – отобрал его балансодержатель. Нет справедливости в мире! Ни там, ни тут.
Генка не стал смеяться над незадачливым электриком, а просто рассказал ему свою историю. Оба пришли к выводу, что умерли по-дурацки. Денис оказался крайне говорливым рабом божьим и когда они подошли к окраине поселка, Генка успел узнать много интересного о его населении.
Как оказалось, мужчин и женщин обитало здесь приблизительно поровну, а детей не было вообще. Средний возраст населения колебался от восемнадцати до пятидесяти лет, но были исключения со знаком плюс. К ним относились: мэр Очкасов, Козлаускас и дед Макарыч.
– Кто такой Козлаускас? – спросил Генка.
– Козлаускасы, – поправил его Рыжий. – Супруги, которые попали сюда вместе. Бывает, что люди умирают вдвоем и если они соответствуют рангу придурков – появляются здесь. Мужа ты уже видел. Это Юрис Екабович Козлаускас. А жена его – Инесса Андрисовна Козлаускене. Была б у них дочь, она носила бы фамилию Козлаускайте. Это прибалтийская мулька. По всей видимости, раньше они были Козловыми. Инной Андреевной и Юрием Яковлевичем соответственно. Но потом поменяли фамилии, и попали к нам. Правда, умерли они тоже интересно, но об этом я тебе позже расскажу.
Далее Денис поведал о том, что богохульство в поселке строжайше запрещено. И матерная ругань тоже. Мат преследуется Инессой Андрисовной, которая находится в должности заместителя мэра по культуре,
– А вот богохульство – другое дело, – продолжал Денис. – В мэрии есть факс. Каждое утро мэр письменно докладывает о происшествиях, случившихся за сутки, и откуда-то получает справку, в которой указано: кто, что и когда произнес. Причем сообщается не только о богохульстве, но и об употреблении имени сам знаешь кого всуе. Затем наступают последствия.
– Какие?
– Потом расскажу.
– А где мы вообще находимся? Что это за местность?
Денис поделился своими мыслями по этому поводу и дал исчерпывающий ответ, который сводился к широко известной фразе – «япона мама его знает».
Как оказалось, люди здесь жили в достаточно удобных климатических и временных условиях. Зимы, лета и осени не было. На дворе стояла вечная весна с комфортными дневными и ночными температурами, и иногда проливающимися ненавязчивыми дождиками. Никакие насекомые не беспокоили сон обитателей поселка. Ни вредные, ни полезные. Они попросту не водились здесь.
Месяц существовал в единственном числе и назывался маем. Делился он на четыре недели по семь дней каждая и включал в себя двадцать восемь суток. Ну а год по привычке состоял из двенадцати месяцев.
Далее Рыжий поведал, что территория поселка ограждена невысоким забором, который подключен к единственному трансформатору и потому забор этот всегда находится под напряжением.
– Даже за железнодорожной веткой есть забор, – сказал он. – А подключен к нему ток напряжением в тридцать тысяч вольт. Я знаю, потому что в отличие от большинства у меня работа постоянная. Я что в том свете, что на этом электрик, и трансформатор – сфера моей деятельности. Электричество поступает откуда-то из леса. Туда торсада протянута. Но нам за забор соваться строго запрещено. Для этого и ток подведен, чтоб не совались.
– И никто не пытался?
– Пытались, конечно. Шибало так, что дым валил не только из ноздрей и ушей, но и из пятой точки! А если настучат, еще и предупреждение можно заработать.
– Железнодорожная ветка заканчивается здесь?
– Нет, она идет через наш поселок сквозняком. Но не думай, будто ты один такой умный. В местах, где рельсы проходят через разрывы в заборах, висят шарики, подобные тем, которые ты наверняка видел в вагоне. Только они раз в двадцать больше и реагируют на малейшее движение любого предмета за исключением поезда. И на посторонние тела в товарных вагонах тоже.
Денис рассказал также о том, что в этой местности не водится ни одного существа.
– Ни зайцев, ни волков. Даже мышей нет. И птицы не летают. Только червяки в земле. И ничего полезного не растет. Одни несъедобные деревья, кусты и цветы. А на кустах ягод не бывает. В том числе и бузины. Да! Еще речка протекает по окраине поселка. Неширокая и неглубокая. А на другом берегу все тот же забор.
– И ничего в ней не водится, – догадался Генка.
– Угу, кроме пиявок, – подтвердил Денис, удрученно вздохнув. – Даже лягушек нет. Я и здесь уже кабель в воду совал, благо трансформатор тоже на берегу находится. Хрен с маслом! Одни пиявки всплыли, сволочи!