Императрица и ветер

Чурсина Мария Александровна

Маша покивала ей в ответ, глядя на носки своих кроссовок.

– Но ты же не хотела оставить его в покое, ты не оставляла его в покое даже когда ушла!
– она сжала тонкие пальцы в кулаки и устремила безумный взгляд в противоположную стену.
– Я думала, ему станет легче, если мы отомстим, и ему становилось легче...

– Зачем именно магичек? Вам претило убивать человеческих девушек?
– поинтересовалась Маша.

– Я не знала, кто они...

На стене размеренно тикали часы, если бы не эти часы, время замерло бы для них обеих. Время свернулось уроборосом среди

голых стен казённого помещения. В кольце времени нельзя было сбежать из продиктованных судьбой событий: ни простить, ни просить прощения, ни забыть то, что произошло.

– Ты никогда не поймёшь этого, - голос Надежды прозвучал вдруг спокойно и тихо.
– Когда он родился, его отец ушёл от меня, потому что врачи просто развели руками. Они поставили на моём сыне крестик, сразу сказали, что на всю жизнь он останется инвалидом. А мать моего мужа сказала ему: уходи от них, иначе всю жизнь промучаешься с этим "выродком". Так и сказала. Ещё она заявила, что это не его ребёнок, что я изменяла ему. Я осталась одна, совсем одна в чужом городе. Нас очень долго не выписывали из роддома, потому что при родах ему сломали ручку, потом он простудился. Он сказал мне, когда вырос, что очень боится высоких потолков. В роддоме были высокие потолки... Я пыталась его вылечить. Я все деньги тратила только на это.

– Это я знаю, - оборвала её Маша. Она слишком хорошо помнила глаза Алекса, рассказывающего ей о своей боязни высоких потолков.
– Откуда у вас нож?

Охотничий нож нашли в сумке Надежды, и Провизор уже подтвердил, что раны жертвам были нанесены именно этим оружием. В резьбе на костяной рукояти запеклась кровь Этты.

– Я купила его в сувенирном магазине, попросила знакомого заточить. А снотворное я достала через подругу, она работает в хирургии. Дело раскрыто, капитан?
– она больше не жаловалась. Она смотрела на Машу, не отводя глаз, и ей чудился в этих глазах демонический огонь.
– Суд поймёт материнское сердце. Меня оправдают.

– Я очень сильно сомневаюсь в этом, - покачала головой Маша.

Узел времени расслабился, и она обессилено опустила плечи. Прошлое неумолимым потоком неслось назад, в чёрную пропасть.

Маша любовалась светящимися кнопками в кабинке лифта. Это зрелище принесло ей необыкновенное успокоение. Она прикрыла глаза и прислонилась спиной к стене кабинки. Сейчас ничего не стоит нажать на кнопку с цифрой один и выйти из дома через громыхающую железную дверь.

Несущественно даже то, что старушка с пуделем и мужчина с барсеткой уже видели её позорное замешательство перед дверями дома. Мужчина жалостливо ткнул пальцем в цифровой замок и предложил открыть. Несущественно и то, что в наушниках звучал военный марш, что само собой предполагало решительные действия, а лифт никак не доползал до шестого этажа, вот уже подобрал двух парней на втором и даму с раскладушкой подмышкой на четвертом.

– Шестой, - объявил один из парней.
– А что, лифт вверх едет? А я думал, вниз.

Маша выбралась на площадку с четырьмя дверями и выключила плеер. Он с кое-как скрученными наушниками отправился в сумку, а Маша решительно надавила на чёрный пупырышек звонка.

За

дверью стояла мёртвая тишина, потом лязгнули замки, и дверь приоткрылась на цепочку. Маше не пришлось закрывать глаза и считать до десяти. Он ничуть не изменился. Не изменилась даже серая шерстяная кофта, которую он надевал постоянно. Совершенно молча он снял цепочку и открыл дверь шире, пропуская Машу внутрь квартиры.

Она остановилась посреди прихожей, в которой как и четыре года назад, стояли две рейки, прислонённые к одёжному шкафу. Чтобы добраться до собственного пальто, приходилось отодвигать эти рейки.

– Привет. Ты пришла всё-таки. Что скажешь?
– оборвал молчание Алекс. Его взгляд бегал по комнате, ни на секунду не задерживаясь нигде.

– Послушаю, что скажешь ты, - Маша поймала своё отражение в трюмо. Откуда на её лице взялась такая ожесточённая улыбка?
– Не зря же ты столько сил потратил, чтобы привлечь моё внимание.

– Я хотел спросить, что ты чувствуешь?

Почему ей так противны все его слова, которые раньше показались бы полными глубокого смысла?

– Мне очень жаль тебя, - честно ответила Маша.

– Спасибо...
– проговорил Алекс с непонятной интонацией.

– Спасибо?
– удивлённо подняла брови она.
– Не за то благодаришь. Раньше я относилась к тебе, как к равному, а теперь жалею. Потому что ты не такой как все. Ты неполноценный. Не в физическом плане, нет. На твоих руках теперь кровь. Тебе с этим жить, а не мне.

– А у тебя как жизнь?
– сухим безжизненным голосом спросил он.

– Славно, - Маша сложила руки на груди.
– Мы с Раулем по-прежнему ходим на рок-концерты. С Ником мы часто ездим в пригород по делам. Да, тебе правильно рассказала мама, однажды мы встречались на улице Первого снега. Там останавливается автобус. Я иногда наблюдаю за тем, как рисует Мартимер. Правда, с тех пор мы ни разу не ходили к кардиологическому центру, зато часто бывали на набережной и в парке Двух миров. С Антонио мы тоже в хороших отношениях, и мы оба любим французскую оперу.

– Я хотел сказать, что ты не виновата, - Алекс повысил голос.

– Да что ты, - безразлично повела плечом Маша.

– Ты не виновата, что мы расстались. В моей жизни существовал только одна цель: быть вместе, жениться и прочая любовная чушь. Когда цель исчезла, исчез смысл в жизни, - он отвернулся от неё, на сколько это вообще было возможно в его положении.

– Меня всегда поражала твоя логика, - усмехнулась Маша.
– Хотел жениться, поэтому бросил. Если я захочу посмеяться над тобой со своими подружками, они скорее меня на смех поднимут.

– Я не хотел тебя тогда обидеть, - он сжал кулаки и стукнул ими по подлокотникам кресла.

– Я заметила, что не хотел.

– Ты хотела, чтобы я приполз к тебе на коленках? Я приполз. Ну что тебе ещё нужно? Вернись ко мне!

– Странный ты выбрал способ примирения. Я не вернусь уже, - тихо откликнулась Маша.

– А зачем ты тогда пришла?
– закричал он, теряя выдержку, как и тогда, в их прошлом разговоре.
– Ты сама пришла! Твоя подруга сказала, что убьёт меня, пусть заткнётся, не только она может убивать.