Империя огня. Амнезия в подарок

Грин Агата

— Значит, я могу исцелиться сама? — спросила я.

— Нет, не можешь. Ты неспособна к великому искусству… но ты все же плад, и только поэтому сейчас можешь говорить со мной и ясно рассуждать.

— На самом деле, — призналась я дрожащим голосом, — мне дико больно и в голове мутится.

— Сейчас пройдет, — пообещал плад, и, соединив ладони, создал большой неспокойный шар энергии, а потом протянул его мне. Помня о наших уроках, я склонилась, припала к шару губами и торопливо выпила его. Энергия объяла мое тело, и боль сразу убавилась,

но не ушла. Как не ушли и изумление от того, что ко мне применили запрещенный прием.

Я посмотрела туманными глазами на Сизера. Шепнула:

— Все?

— Нет еще. Я дам тебе еще выпить пламени. Тебе так же больно?

— Уже получше.

— Не трогай пока лицо, дай огню себя заполнить.

Так как мне стало значительно лучше, и дрожь перестала меня колотить, я облизнула губы и обнаружила, что прокусила нижнюю. Сам «прокус» уже затянулся – спасибо целительному огню Сизеров – а вот кровь осталась. Я слизала ее и снова посмотрела на Мариана, Мариан – на меня, а Нереза – на нас.

Необходимое было сделано. Далее должен был последовать самый важный вопрос, но я не представляла, как ответить. Кинзия напала на меня, но перед этим напала я, и неизвестно, кто кому больше боли в итоге причинил.

Или Мариан уже в курсе?

— Просто несчастный случай, — сказала я, глядя в глаза плада.

— Как бы я хотел, чтобы это было так… Как бы хотел… Но это не несчастный случай. Это катастрофа.

— Не преувеличивай, — нарочито весело сказала я, и эта веселость в моем голосе прозвучала так искусственно и неуместно, что я сразу же пожалела о своих словах. — Все будет нормально, Мариан, — уже другим тоном, уверенным, проговорила я.

Красивое, но бледное лицо плада скривилось, и такой безнадегой него повеяло, что у меня даже перехватило дыхание. А потом мужчину прорвало.

— Нормально? Нормально?! Ничего нормального, Лери! Это сущий кошмар! Ты права была, когда хотела сбежать отсюда, когда называла эту проклятую Колыбель клеткой! С тех самых пор, когда Брадо увез нас с Кинзией, все идет наперекосяк! Я торчу здесь только из-за сестры, только из-за нее… у нее так мало радостей в жизни… и вот ты… и вот это все… что мне делать?

Я не знала, что ответить Сизеру.

— Что мне делать? — обессиленно повторил он.

Я могла бы промолчать снова, но не стала. Очевидно, он боится, что Кинзию накажут за применение огня смерти. Но этого не будет, потому что я не хотела и не буду жаловаться. Именно поэтому я и скрылась скорее в комнате, пока никто посторонний нас не увидел.

— Не переживай, Мар, — сказала я. — Никто не узнает о произошедшем.

— Но я-то знаю… Ты видела на площади в Ригларке, что мы делали? Мы применяли огонь смерти, но это были правильные приемы, безопасные. То, что произошло сегодня – это нарушение закона. За это карают.

— Никто не узнает! — повторила я. — Никогда. Клянусь.

Глаза молодого человека потемнели. Что-то в них появилось новое, пронзительное, щемящее до глубины души… По

одним только глазам Сизера я поняла, что произошло что-то действительно серьезное, что-то такое, после чего как раньше не будет.

Мариан создал новый шар энергии, такой же теплый, как и предыдущий, и, ни слова не говоря, протянул ко мне руки. Закрыв глаза, я начала пить с них энергию; по мере того как она заполняла меня, боль от ожога все уменьшалась и уменьшалась, пока не пропала совсем, а тело не запело. Понимая, что на этот раз исцеление было полным, я отстранилась и сразу же прижала руку к щеке.

Пальцы нащупали неровность.

— Это шрам? — прерывисто спросила я.

— От пламени смерти всегда остаются шрамы, — ответил Мариан, глядящий на меня с… жалостью. Много чего еще было в его взгляде, но жалость – хуже всего. Что может быть ужаснее жалости?

Я вскочила с кровати и подбежала к зеркалу; Нереза попыталась меня остановить, но я попросту смела ее с пути.

В красивом зеркале отражалась красивая девушка.

С уродливым шрамом на лице.

Шрам был не так уж заметен, и безобразным его нельзя было назвать: так, неровность, которую можно счесть следами от юношеских прыщей... Кого я обманываю? Эта пощечина навсегда запечатлелась на моей щеке, и только слепой ее не увидит.

— Все равно вы красивая, — сказала Нереза; она снова стала обращаться ко мне на «вы».

Эти слова ужалили меня; отойдя от зеркала, я стала нервно переплетать косу.

Последние дни я была сама не своя и никого не хотела видеть; только Мариан заходил ко мне, чтобы подлечить, но лечить уже было нечего, ведь шрамы от пламени смерти остаются навсегда. Что там с Кинзией, я не спрашивала – я и слышать о ней не хотела, одна только мысль о ней вызывала у меня такой шквал эмоций, что я взрывалась призрачным огнем.

— Я ведь хотела ей добра, — выпалила я обиженно, бросив переплетать косу. — Я сочувствовала ей, пыталась до нее достучаться, но она всегда меня отталкивала!

Нереза горько вздохнула.

—…Я и так, и эдак к ней подступалась, но все зря. Почему она ударила меня за правду?

— Потому что вы боль для нее.

— Она причинила мне не меньшую боль! Посмотри на меня, я теперь меченая! — воскликнула я в отчаянии. — У меня ничего не осталось! Внешность была моим главным ресурсом! А что теперь?

— Вы и теперь очень хороши собой.

— Чушь!

— И вы умны.

— Я дура! — возразила я, и бросилась на кровать, где начала рыдать.

В памяти зазвучали слова ллары Эулы: «Ты молода, здорова, красива, и ты плад. Империя даст тебе все». Какая усмешка! Какая жестокая ирония! Ничего мне империя не дает – только отнимает!

Служанка присела на кровать, погладила меня по спине, но тут же одернула руку, потому что я снова взорвалась бесцветьем своего бестолкового, бессильного пламени, напоминающего о том, что никакой я не плад, а так, жалкое подобие…