Империя проклятых

Кристофф Джей

Он покачал головой, поджав губы.

– Мы не можем…

– Она попросила напомнить тебе о шахматной доске в Кэрнхеме, брат.

Он моргнул, услышав это заявление, даже несмотря на ветер, завывавший в пропасти между нами.

– Она велела спросить тебя, какой бы ты хотел видеть победу.

Он взглянул на дун, на фигуру, раскинувшую руки на гарде меча. Нам было интересно, что этот демон прошептал ему своим серебряным языком.

– Верь, Габриэль. – Мы умоляюще посмотрели ему в глаза. – Верь в нее, как верю я.

Мой

брат взглянул на свою ведьму плоти, а она, в свою очередь, посмотрела на окружавших их убийц. Мы заметили ярость горцев: праведный гнев за то, что для нападения на Оссвей Никита использовал их кровь, оставляя после себя трупы и развалины. За это полагалась месть, мы все это знали. Но все же в глазах Габриэля мы видели и другое – как и когда сражались с Велленским Зверем на реке Мер. Несмотря на все его неудачи, на все его слабости, я могу сказать одно в пользу моего дорогого брата: его вера в Диор не ослабевала никогда.

На последнем слове она вздохнула.

– Даже в самом конце.

– Я видел Аарона рядом с Черносердом, – тихо сказал он. – Батист тоже там?

Мы кивнули.

– Порабощен Матерью-Волчицей. И наверняка будет в авангарде.

Габриэль провел рукой по лицу, глубоко вздохнув. Мы видели страх в его глазах. Страх, который испытывает каждый родитель, отпуская своего ребенка одного из родного гнезда. Страх за своих друзей в этих разрушенных стенах – высоту, которую он не сдаст.

– Мы можем дать нашей маленькой Богине один день, – заявил он.

– Габи… – пробормотала ведьма.

– Один день, – твердо повторил он, сжимая ее руку. – Если это может спасти жизни людей на стене, мы подарим ей завтрашний день, Феба. Мы должны это сделать.

Ведьма плоти посмотрела на своих сородичей в поисках согласия – Габриэль был там кем-то вроде вожака, но только одним из многих. Никто из горцев, казалось, не обрадовался такой перспективе – зубы оскалились, глаза прищурились. Но, в конце концов, Диор была их малой Богиней, рожденной на Земле и благословленной Лунами, о которой говорилось в древних предсказаниях и в недрах мира мертвых.

И кто они такие, чтобы не подарить ей единственный заход солнца?

– У тебя есть глаза в замке? – спросил нас Габриэль. – Есть какой-нибудь способ поговорить с Диор?

– С ней остается капля нашей крови. Мотылек. То, что видит он, видим и мы. То, что знает он, знаем и мы. Он не может говорить, но тем не менее может передавать сообщения.

– Что ж, он может передать Диор, что у нее есть время до рассвета на priedi. Остальная часть тебя останется здесь.

– Мы бы предпочли…

– Класть я хотел на твои предпочтения, – прорычал он. – Таков уговор. Диор хочет один день, а твоя предательская задница останется там, где я смогу ее видеть.

Мы встретились с ним взглядом и поняли, что он не потерпит возражений. Бросив на него испепеляющий взгляд, мы присели в реверансе, подобрав полы нашего потрепанного одеяла, словно

это было самое нарядное платье при дворе.

Феба обратилась к своим сородичам, попросив их передать новости всему войску. Над головой прогремел гром, и группа разделилась, устремив нам в спину пронзающие, как тысячи кинжалов, взгляды. Глаза Габриэля наполнились гневом, дурными предчувствиями, страхом. Но, наконец, откинув полог, он кивнул в сторону шатра.

– Похоже, у нас впереди вся ночь. Возможно, нам стоит поговорить. Сестра.

При этих словах мы прищурились и впились в него взглядом. Глаза нашей матери были черные как уголь, но Габриэлю совершенно точно достались глаза его отца.

И стоя там, в темноте и холоде, я задавалась вопросом, что еще он унаследовал от этого монстра.

Наверное, пришло время это выяснить.

– Как угодно. Брат.

И, отряхнув снег с плеч, мы вошли внутрь.

VI. Подземье

Диор стояла под землей – прямо под Священной Усыпальницей – и смотрела на мать матерей.

Теперь вокруг нее собралась стайка заговорщиков, которые спорили, какой выбор им предстоит сделать. И среди них, конечно же, была леди Рейн, королевская особа в домотканом платье и с горящими глазами. Ее камер-дама, благородная леди Арлинн, спорила с парой молодых людей, рыжеволосых и голубоглазых, которые выглядели как братья. Это были кавалеры мечниц Джиллиан и Морганы – та самая пара любезных стражников, которые спасли Диор от падения с коварных каблуков у дверей покоев Никиты. Рядом с Арлинн стоял пожилой мужчина с подстриженной седой бородкой – ее муж, лэрд Бранн. Последней была юная Исла Куинн, горничная из будуара Никиты, с двумя родинками на щеках и запекшейся кровью под ногтями.

Мы наблюдали за всем этим с порога, будучи не в силах ступить на священную землю Усыпальницы Девы-Матери. Присутствующие кричали друг на друга и огрызались, их приглушенные голоса эхом отдавались от стен пустой гробницы. И все это время Диор не сводила глаз с мозаики Сан-Мишон на стене, с символа Эсаны, вырезанного над Первой Мученицей из ярко-белого камня.

– Почему бы не освободить кухонную прислугу? – вопрошал один из кавалеров. – Тогда у нас будет доступ к утренней пище каждого раба в замке.

– Думаешь, стоит рискнуть, Деклан? – спросила Арлинн. – Если мы освободим этих девушек от рабства, у кого из них хватит духу продолжать разделывать мертвецов на ужин, как думаешь? Если хоть одна из них сорвется, нам всем конец.

– Шут-серомут все равно смотрит, как мы едим, – проворчал другой парень. – Стоит в казарме и просто пялится на нас. Если вы говорите, что нежить может учуять запах крови леди Лашанс…

– Может, – Рейн кивнула. – Для них она – как духи.