Империя проклятых

Кристофф Джей

Я опустила голову, и Габриэль молча наблюдал за мной, не двигаясь.

В тот день я лежала в объятиях Филиппа и чувствовала, как его сердце бьется быстрее обычного. Мы устроились под нашим деревом, приближалась зима, и мне хотелось уехать из Лорсона, пока не стало слишком холодно для путешествия. Я знала, что буду скучать по нему, когда уеду, но все равно уехала бы. Раскинув руки, бросилась бы навстречу будущему. Так ворчал Филипп.

– Селин, я должен попросить тебя кое о чем…

Он порылся в своих штанах и достал полоску ткани, расшитую

цветами. И я поняла, что он держал браслет верности. Который я должна была носить на запястье, пока его не сменит кольцо. И тогда я увидела, как это чертово будущее неслось на меня с крошечного горизонта Лорсона.

«Повзрослей, Селин. Ради Бога, повзрослей».

Он заговорил, но я умоляла его остановиться. Он был хорошим мальчиком, этот Филипп. И стал бы прекрасным мужем, но все это – дом, семья, жизнь – казалось мне тогда сущим адом. Теперь, оглядываясь, я задаюсь вопросом, предпочла бы я все это по-настоящему ожидавшему меня аду.

Наблюдавшему за мной аду.

– Bonsoir, мои милые, – прошептала она.

Мы оба вздрогнули от ее голоса и испуганно приподнялись. И тут я в темноте увидела, как пристально она уставилась на меня, и по коже побежали мурашки. Она выглядела как обычная женщина. На ней был длинный плащ алого цвета, а по фигуре струились густые рыжие волосы. Но, когда она вышла из мрака, в тени ее капюшона я увидела глаза, черные и опасные, точно океаны.

– Лаура Восс, – пробормотал Габриэль.

Филипп спросил, не заблудилась ли она, но она смотрела на меня не отрываясь. Тогда я поднялась на ноги, рукой скользнула к ножу, который папа подарил на день святого, и спросила, кто она такая.

– Да просто усталая путница, милая. Недавно приехала из Косте в поисках дорогих друзей в Лорсоне. И я тебя знаю, ты же из семейства де Леон?

Я открыла рот, чтобы заговорить, и почувствовала это в своей голове – словно шепот, словно поцелуй. Эта женщина рылась в моих мыслях, моих секретах, образах моей мамы и мальчика, которого она так любила, мальчика, который не ответил ни на одно из моих писем, но пообещал быть рядом, если я когда-нибудь его позову, если я когда-нибудь окажусь одна в темноте…

Я крикнула Филиппу, чтобы он бежал. Но она уже угнездилась у нас в мыслях, опутала своей волей, и пусть больше всего мне хотелось унестись отсюда поскорее, она приказала нам преклонить колени, и мы повиновались, погрузившись в мертвые листья и свежий снег. А потом она показала нам свое лицо.

О, она была красавицей. Пылающие волосы и губы в пятнах цвета вина. Но с глазами черными и твердыми, как камень, и серой кожей в трещинах, будто она слишком долго сидела на солнце. Рука у нее выскользнула из-под плаща, приподняла мне подбородок, и тогда я задрожала. Потому что поняла: пятна у нее на губах не от вина.

– Его сестра. О, да это будет просто настоящая песня.

Филипп потребовал отпустить меня, и ее взгляд упал на браслет, который он хотел мне отдать. Она подняла его из

снега, и Филипп взревел, что это не ее.

– Кому же мне его вручить? Этой львице рядом с тобой? Разве ты не знаешь ее планов сбежать из вонючей грязи, где она родилась, от тяжеловесных рук паршивого каменщика, который думал, что сможет ее приручить? Селин Кастия не любит тебя, Филипп Рамос.

Я закричала на нее, требуя прекратить все это, но она только смотрела на Филиппа и улыбалась.

– Посмотри ей в глаза, мальчик, и сам увидишь. Посмотри на правду, в которой она тебе отказала. Пусть твоим последним ощущением под этим несчастным солнцем будет ощущение разбитого сердца…

Я умоляла его не слушать. Не смотреть на нее. Но он не смог сопротивляться. В глазах у него блеснули слезы, когда он прошептал мое имя. И она раздавила ему горло. Просто положила руку ему на горло и сжала. Я вся была в его крови, я кричала и кричала, звала его по имени. Тогда она опустилась передо мной и стала размазывать его кровь по моим губам, пытаясь утихомирить – закрыть мне рот пальцем.

– Ах, милый ангел. Почему же ты плачешь? Надо радоваться, а не лить слезы. Ведь исполнилось твое желание. Ты хотела свободы, разве нет? Хотела вырваться из душной клетки грязных улиц и с головой броситься в яркие ночи в далеких-далеких местах?

– Пожалуйста… – умоляла я ее, сжимая нож. – Пожалуйста…

– Тогда поцелуй меня. Поцелуй меня, и я исполню все твои желания.

Когда она прижалась холодными губами к моим, желудок сжался. Но я была дочерью де Леонов и Кастия. Маленькая Гора. Каменная львица. И когда наши губы разомкнулись, я вонзила свой нож прямо ей в шею, вложив в удар весь свой страх, всю ненависть. Но клинок, сделанный папой, просто разбился, ударившись о ее кожу. И когда ее рука сомкнулась у меня на горле, я закричала снова. Но я звала не папу. И не Бога. Нет, я звала мальчика, который обещал спасти меня.

Тебя, Габриэль.

Она вырвала мне горло. Как ненужную страницу из книги. Кости захрустели, словно бумага. Я услышала звук рвущейся ткани и поняла, что это моя кожа. И тогда Призрак в Красном принялась за пиршество, которое для меня могло бы обернуться болью и страхом, если бы не Поцелуй. Когда ее клыки вонзились в плоть, меня охватил мрачный восторг. Ужас и эйфория. Смятение и блаженство.

Я посмотрела поверх пламени на трубку в руке моего брата.

– Жуть, правда? Любить тварь, которая разрушает тебя? Но, к счастью, она была не сильно голодна, Габриэль. В тот день Лаура уже полакомилась кем-то в Лорсоне. Так что мне относительно повезло и все закончилось быстро.

Мой брат смотрел на меня в свете костра, трясущимися руками набивая трубку. Я заметила, как в глазах у него блеснули слезы, и когда он заговорил, голос у него был хриплым и дрожащим:

– Мне жаль. Мне очень жаль, что это случилось с тобой. Я не знал, Селин. Не понимал, какие они. И как далеко готовы зайти ради мести.