Империя проклятых
Шрифт:
Теперь мы стояли на антресолях огромной библиотеки, глядя на море прекрасных полок и фолиантов, которых никто не касался бессчетное количество лет.
– Есть тут кто? – снова крикнула Диор.
«Тут кто? – эхом отозвалось в полумраке. – Тут кто?»
Девушка привстала на цыпочки и набрала воздуха, чтобы закричать снова.
– Да говори же тише, мать твою, – рыкнул я, хватая ее за руку.
– Как же меня услышат, – моргнула Диор, – если я буду говорить тише?
– Благая Дева-Матерь, девочка, оглянись. – Я указал на пыльные книги, пустые коридоры. – Здесь никого нет чертову прорву лет.
– Ну,
– Если тебя никто не слышит, зачем тебе орать?
Она пожала плечами.
– Потому что это весело?
– Весело? – нахмурился я.
Она ухмыльнулась и крикнула снова:
– ЭХО!
«ЭХО! ЭХО! ХО!»
– Семеро мучеников. – Я поморщился и вздохнул. – Предполагалось, что хозяин этого места защитит тебя, Диор. Предполагалось, что он объяснит тебе, что все это значит, а оказалось, что он мертв и вообще ни хера не может, только, сука, садовую дорожку пеплом посыпал. Душегубицы, вероятно, только и ждут наступления темноты, чтобы напасть на нас. Ты хоть представляешь, что тебя ждет? Ты понимаешь, в какой мы сногсшибательно ГЛУБОКОЙ ЗАДНИЦЕ?
«ГЛУБОКОЙ ЗАДНИЦЕ? БОКОЙ АДНИЦЕ?»
Диор вздрогнула, когда я закричал, и улыбка сползла с ее губ. Она присела на камень, прикрыв глаза волосами, но я все равно увидел, как в них угасает искра.
«Позволь ей немного подур-р-рачиться, Габриэль», – раздался у меня в голове шепот.
Я посмотрел на посеребренную даму в своих руках, сверкающую в свете фонаря.
«Она надела на себя улыбку, чтобы скрыть внутреннюю б-б-боль. В этом ее сила. Не кради то, что доставляет ей р-р-радость, но радуйся, что она вообще находит ее. Сейчас ты – весь ее мир. Подумай, кем ты можешь стать для нее – тем, кто заставит ее гореть яр-р-рче, или тем, кто бросит тень на ее пламя, еепламя?»
Я опустил голову, пристыженный словами Пью. Я расстраивался, мучился жаждой, удивляясь ошибке, которую совершил, притащив сюда Диор. Но мой клинок, как всегда, был прав. И хотя эта девушка, может, и считала меня своим миром, но и она для меня значила столько же.
– Прошу прощения!
«Прошу прощения! Шупрощения!»
Диор подняла голову и нахмурилась, когда я встал на цыпочки и снова закричал.
– Иногда я веду себя как настоящая манда!
«Манда! Нда! Нда!»
Девушка прищурилась, и ее губы слегка скривились, когда она закричала:
– Мудак!
«Мудак! Удак! Дак!»
Я улыбнулся.
– Дрочилка!
«Чилка! Чилка!»
Диор усмехнулась и поднялась на ноги.
– Хреносос!
«Носос! Носос!»
– Гребаная проныра! – выступил я.
«Проныра! Ныра!»
– Долбаный придурок!
«Придурок! Дурок!»
– Эй, – сердито сказал я, ткнув ее в грудь. – Это мое слово.
– Знаю, – она усмехнулась, и в ее глазах снова зажегся огонь. – Я училась у лучших.
– Да ладно тебе, – улыбнулся я, тряхнув головой. – Даже если хозяин этого чертова дома мертв, здесь должна быть хоть какая-то зацепка по поводу всего этого дела с Эсани. Будь я проклят, если проделал весь этот путь до Найтстоуна просто так.
Диор подняла канделябр, и мы отправились через логово Дженоа
– Почему их называют Душегубицами?
Я взглянул на Диор. Пока она говорила, по ее лицу танцевали отблески от света канделябра. Голос был ровным, глаза смотрели вперед, и она не чувствовала страха, хотя следовало бы.
– Уверена, что хочешь знать? – спросил я.
Она кивнула, только один раз. Я достал флягу и сделал большой обжигающий глоток.
– Первый город, который Вечный Король завоевал после того, как пересек Бухту Слез, назывался Лусия. Когда легион Фабьена прорвался через его врата, он, как обычно, сначала позволил пошалить своим детям. Ратоборцев перебили, барона убили – бежать, казалось, было некуда. И люди побежали в святилище великого собора Лусии. Это было великолепное место. Его создал мастер Альбрехт. Шесть веков собор стоял в самом сердце города, и его священные залы вместили три тысячи граждан Лусии. Отчаявшихся. Рыдающих. Возносящих молитвы к Господу. Там их и обнаружили Альба и Алина. Пока в городе разворачивалась бойня, Душегубицы сделали людям в соборе предложение. Близнецы заявили, что подожгут крышу и сожгут всех, кто находится внутри. Но разрушать такое красивое здание им не хотелось. Поэтому они пообещали, что пощадят половину людей, если вторую половину выдадут для бойни.
Диор остановилась и повернулась ко мне, чтобы встретиться взглядом.
– И что произошло?
Я пожал плечами.
– Люди, конечно же, набросились друг на друга. Как крысы на тонущем корабле. Из страха перед смертью, перед этими клыками, бедные нападали на богатых, сильные на слабых, свои на чужих. В самом сердце собора вспыхнули убийства и хаос, кровь невинных залила пол Божьего дома. Осквернила его. Опоганила. И земля перестала быть священной. Теперь больше ничего не сдерживало Альбу и Алину Восс, и они выбили двери собора и убили всех, кто находился внутри. Мужчин, женщин, детей.
Я покачал головой и вздохнул.
– Они – губят души, Диор. Душегубство – это то, что они делают.
Она медленно кивнула, и хотя в ее глазах по-прежнему горел огонь, я надеялся, что этот рассказ хоть немного покажет, какая тьма надвигается на нее. Мы пошли дальше по давно заброшенным галереям, мебель и гобелены на которых поблекли от времени. В столовой был накрыт стол, покрытый пылью, вокруг лежали иссохшие тела десятков слуг – судя по виду, их отравили. Поднявшись выше, мы обнаружили роскошный будуар, а снаружи в холодных горных вершинах завывал ветер. Я смотрел на огромную кровать с балдахином, мечтая о том, чтобы нормально выспаться хотя бы одну ночь, когда Диор открыла огромные двойные двери у нас за спиной.
– О БОЖЕ мой! – воскликнула она.
– Что? В чем дело?
Я протиснулся, отпихнув ее за спину, готовый к кровопролитию. За дверью меня ждали какие-то фигуры, в темноте вырисовывались чьи-то силуэты. Я поднял Пьющую Пепел, обнажив клыки, но мои враги даже не шелохнулись. И, прищурившись, я увидел, что они сделаны не из плоти, а из дерева и железа.
– Снова статуи, – выдохнул я, чувствуя, как сердце до сих пор бешено колотится.
– Не статуи, – поправила Диор, вставая рядом со мной. – Манекены.