Империя проклятых

Кристофф Джей

– Они дома, Пью.

«О, как хорошо, х-х-хорошо».

Селин подняла руки, провела ногтями по коже. В фарфорово-белую кожу вонзились уже когти, и по кончикам пальцев заскользили ярко-алые струйки. Аромат проник в мои легкие, оставшись на каменных плитах, когда она взглянула на меня.

– Удачи, брат.

– Иди к черту, сестра.

– Я была там, Габриэль. Они сочли мое общество таким же неприятным, как и твое.

Ее кровь бурлила, сливаясь в единое целое благодаря темному искусству и еще более темной воле в длинный клинок и цеп длиной с хлыст. Я сбросил с плеч шкуру, Селин зашипела, когда обнажилась моя эгида, пылая ярче баррикады, за которой мы укрылись. Держа в свободной

руке факел, я поднес его к огню, наблюдая, как начинает гореть конопляная ткань. Сквозь поднимающееся пламя я увидел, как приближаются порченые, десятки за десятками, молчаливые, точно могилы, и голодные, словно волки.

«Пристальный взгляд, ч-черные зубы, трескучее щелкщелкщелкЩЕЛК!»

Я закрыл глаза, когда эта толпа приблизилась, опустил голову, и волосы упали мне на щеки. Сделал три глубоких вдоха, прислушиваясь к топоту их торопливых ног, и на каждом вдохе мне приходилось бороться с искушением помолиться. Теперь мы были единственными, кто стоял между Диор и Вечным Королем. Единственным светом в ее ночи. Но Вседержитель оставил ее здесь, выбрав меня из всех гребаных людей. Я просто надеялся, что он знал, что, черт возьми, делает…

– Помнишь, как мы были маленькими? – пробормотал я. – Играли в кузнице?

Селин кивнула.

– Всегда в меньшинстве. Никогда не уступая. Всегда – Львы.

– Ну что ж, все как в старые добрые времена, да?

А потом они набросились на нас.

Фигуры из темноты, с пустыми глазами и чернозубыми ухмылками, с быстротой гадюк скользящие мимо горящих баррикад, ринулись на созданные нами препятствия. Мы с сестрой ждали их, стоя плечом к плечу, и наши клинки шипели, разрезая мертвую плоть на кусочки. Пьющая Пепел снова запела, но теперь это была не детская колыбельная, а ария, переливающаяся серебристым сиянием в моей голове. И я танцевал под этот мотив, по венам у меня разливался гимн крови, а воздух обжигал мне кожу отблесками пламени. Порченые, шатаясь, кидались на нас, переполненные ненавистью, ослепленные, спотыкающиеся. Мы уничтожали их, и серый снег у наших ног становился красным. Они скользили, утрамбовывая его своей тяжестью. Я оторвал руки от одного цепкого ужаса и воткнул свой факел в гнездо спутанных волос другого. Кровавый клинок Селин, убивая, тихо шипел, будто нож входил в масло летним днем, и булыжники вокруг покрывались пузырящимися остатками.

Но, как я и предупреждал Диор, это была лишь попытка проверить нас. И с учащенно бьющимся сердцем я понял, откуда на самом деле стоило ждать первого хода Душегубиц.

Из темноты появилось еще больше порченых, которые пользовались своей проклятой силой, чтобы полностью избежать наших заграждений. Они приближались, пробираясь, как пауки, по бокам моста или, перепрыгивая с одной ржавой виселицы на другую, и перелезали через перила уже у нас в тылу.

– Они обходят с флангов! Назад! – взревел я. – Отступаем!

Я снес с плеч голову осклабившемуся мальчишке, ткнул факелом в лицо злобно ухмыляющегося демона. Чьи-то когти порвали мне спину, когда я бросился ко второй баррикаде – груде разбитых статуй и мебели, ощетинившейся множеством ржавых копий. Я услышал щелчки, треск и грохот, резкий, металлический, и воздух вокруг меня засвистел, когда я перепрыгнул через баррикаду. Первый залп из колесцового пистолета попал в дерево рядом с моей рукой, еще один прочертил огненную линию прямо через плечо, еще один – через бедро, и я едва удержал свой меч. Упав на каменные плиты, истекая кровью и задыхаясь, я услышал голос, приказавший перезарядить оружие, хруст снега под сапогами, который подсказал, что к мосту приближаются мечники.

Душегубицы вводили в игру свои следующие фигуры.

Селин перепрыгнула через баррикаду рядом со мной, и я осветил ее своим факелом

как раз в тот момент, когда первый порченый, спотыкаясь, бросился за ней. Это был пожилой мужчина, худой и седой, его бросок оборвали два копья, вынырнувшие у него из груди и живота. Но у него хватило сил закричать от боли, когда огонь охватил баррикаду и начал лизать его кожу, а на него налетели другие фигуры, царапающиеся, пылающие. Селин отпрянула, испуганная пламенем, врагами, налетающими и спереди, и с флангов. И снова, бок о бок, мы с сестрой продолжили свой смертельный танец.

Последний угодник-среброносец наклонился вперед, сцепив пальцы у подбородка. Историк писал быстро, захваченный пылом битвы, как будто он тоже жил ею. Но молчание повисло, словно липкая алая нить, протянувшаяся между рассеченным горлом и надутыми губами.

– …Де Леон?

– Некоторые говорят, что война – это ад, холоднокровка, – сказал Габриэль. – Другие называют ее раем. Есть тысячи песен и саг, которые пытаются передать ее суть. Описать этот хаос. Эту безумную, пьяную от крови… молотилку. Менестрели поют о героизме и трусости. Историки пишут об изощренных стратегиях, расцвете технологий, предначертаниях судьбы. Суровом роке, чистой воле и гребаном везении. У каждого есть свои козыри. А хочешь знать, какая карта кроет их все, вампир? Простая, неоспоримая точка опоры, на которой держится большинство сражений?

– Скажи мне, угодник.

Габриэль вздохнул.

– Математика. О ней не поют песен. В ее честь не строят храмов. Но именно так короли претендуют на троны, а узурпаторы создают империи. – Угодник-среброносец пожал плечами. – Простая математика. Человек может взмахнуть мечом столько-то раз, прежде чем устанет. Стрелок может сделать только столько-то залпов, пока не иссякнет его боекомплект. И два человека могут удерживать каменную площадку длиной в сто футов и шириной в двадцать футов только столько-то минут до наступления полуночи, независимо от того, кто эти двое. Несравненно владеющий мечом святой угодник. Бессмертный маг крови. Раскрась булыжники в красный цвет, как тебе нравится, посыпь камни пеплом и костями, двигайся как песня, истекай кровью как мученик и убивай, как все зимние ветры. Если каждый поверженный враг будет стоить вам шестнадцати дюймов земли, то вашим врагам потребуется сбросить в пролом всего семьдесят пять тел, прежде чем вам некуда будет бежать. А Душегубицы привели с собой сотни.

Габриэль провел рукой по своему покрытому шрамами лицу и вздохнул.

– Математика – та еще сволочь.

Мы кромсали их на куски, Селин и я. Мои руки были словно налиты свинцом, а дыхание обжигало, как огонь, плоть разодрали когтями и клинками, рассекли кулаки и продырявили выстрелы, а я все еще сражался, пуская красные слюни, и длинные черные пряди пропитанных кровью волос закрывали мне лицо. Селин парила рядом, по краю горящего красным света кузницы моей эгиды: фарфоровая плоть разбита, плащ изодран в клочья, такая же измученная, как и я. И когда мы отдали все, что у нас было, когда сил осталось только на то, чтобы удержаться на ногах, прижавшись к последней баррикаде, за которой маячили бронзовые двери Кэрнхема, тогда, наконец, эти темные императоры появились на поле боя.

Альба и Алина, черная и белая, плыли сквозь угасающее пламя, рука об руку. Их окружила новая рота мечников – сплошь подневольные твари, одетые в ливреи Воссов и вооруженные до кривых зубов. Буря завывала, развевая длинные плащи Душегубиц сквозь поднимающийся дым, но их волосы совсем не шевелились, словно были сделаны из железа, как и их плоть, как сердца. Хлюпая сапогами, Альба и Алина ступали по кровавой каше, оставшейся после устроенной нами бойни, – каше из их людей и монстров, которых они не удостоили даже взглядом.