Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
— А ну как и с нашими чемоданами случится такое, как тогда с чемоданом Пинчуковой?
— Я только рада буду — пусть…..все увидят, как ты одеваешь жену… Конечно, если ты меня очень любишь, я готова одеваться во что угодно. Но имей в виду: сапожки все же мне нужны…
Я очень любил свою жену и твердо решил купить ей самые лучшие сапоги в Москве.
В сопровождении милой девушки в летной форме мы прошли в самолет. Пристегнулись… Пролетели над нашим районом, и я удивился: он занимал довольно большое место. Мне он казался меньше. Вот промелькнула под нами
Самолет постепенно набирал высоту, разворачивался и брал курс на Москву… Постройки становились все меньше, потом побурели, и все слилось в единую нашу родную землю.
Пронзив облака, мы оказались над воздушными ледниками. Косматые ватные льдины, наскакивая одна на другую, будили воображение, и одна из них, Освещенная так высоко в небе хотя и не закатным, но красным солнцем, напомнила мне недавно слышанные по радио слова: «Заря красношерстной верблюдицей рассветное роняла мне в рот молоко».
Жена во все глаза смотрела в иллюминатор и вдруг сказала:
— Если на Северном полюсе есть прокуратура и тебя пошлют туда работать, мы обязательно поедем с тобой… В «Детском мире» только купим ползунки и много разных игрушек.
Я вытаращил глаза. До меня наконец дошло. В самом деле, только прокурор способен не заметить, что его жена в последнее время изменилась: пополнела, стала мягче, покладистей, чаще ластится — и вот… «Детский мир».
Мимо проносились окрашенные всеми цветами радуги облака. И в голове так же, как в калейдоскопе, сменялись мысли. Представились видимые и невидимые проблемы и трудности. Что я расскажу своему ребенку? Ведь он должен быть Человеком. А в Человеке главное — доброта.
…Жена не сможет пока возвратиться со мною. В ее положении нужен покой. В район, значит, вернусь один…
Может быть, я устал от всех этих комиссий, проверок, отчетов?
Это было в голове, а душа пела…
Аппарат прокуратуры республики работал, как хорошо отлаженный механизм. Но этого для меня было недостаточно. Когда-то я был на стажировке в подмосковном районе, выполнял функции следователя, и мне хотелось поговорить с кем-нибудь о своих проблемах, заботах, посоветоваться с теми, у кого есть глубокий, длительный опыт работы в районе.
Я хотел повидать моего прошлого шефа, того самого Нефедова, которого встречал на аэродроме, а потом видел его в родном селе, но он был в командировке.
Мечтал я и о встрече со своими бывшими сослуживцами, но все, кому я мог как на духу рассказать о том, что меня волнует, работали уже не здесь или стали начальниками. Сидя в приемной отдела кадров прокуратуры республики, я подумал: вот и я посетитель, проситель, жалобщик. И впервые, может быть, по-настоящему, по-другому, со стороны, осознал значение этих слов.
Принимал меня незнакомый прокурор. Разговора такого, как я ждал, не вышло. Вопросы: почему я не искал анонимщика, не есть ли в анонимке доля правды, почему я к анонимке отношусь так спокойно —
А главное, моя работа в районе и все другое — дело моих принципов, моей позиции, моей совести. Что ж, может, так и должно быть. Сам должен добыть опыт, без помощников. Может быть, это и труднее, но тем лучше!
Я вышел из прокуратуры республики и, помня о том, что надо зайти в «Детский мир», направился вверх по Кузнецкому мосту. Но, идя по Сретенке, я думал только о своей работе и чувствовал неуемную потребность выговориться.
Ноги вынесли меня к Костянскому переулку.
Еще месяц назад, в районе, я решил: зайду в «Литературную газету». И вот, пожалуйста: Ваксберга не было на месте. Его литературный секретарь сказала мне, что он в длительной творческой командировке. Богат в Малеевке, когда приедет — неизвестно, а Борин поехал на интервью. Мне ничего не оставалось, как отправиться в приемную к Бачко, который присылал мне в район письмо с сопровождением.
Он неожиданно обнял меня.
— Я к вам, увы, не в гости, — и рассказал об анонимках.
Мой собеседник постоянно что-то записывал, куда-то звонил, словом, вел себя так, что мне захотелось прервать разговор, встать и уйти.
Но я сдержался и закончил.
— То, что вы мне рассказали, я прекрасно знаю, — он взял в руки только что принесенный ему лист бумаги, — анонимщик А. П. Юртаев, четырнадцатого года рождения, пенсионер, инвалид второй группы. По свидетельству вашего райздравотдела, страдает психическим заболеванием в тяжелой форме — у него маниакально-депрессивный психоз. Вы довольны? Бросайте ваши проблемы, идемте пообедаем. Вероятно, всей этой историей будет заниматься для нашей газеты специальный корреспондент Елена Тобольцева. Она интересуется правовой темой и дает хорошие материалы. Между прочим, очень милая и обаятельная дама.
Я встрепенулся, услышав фамилию Лены. А вот откуда вы, товарищ Бачко, можете знать про ее обаяние?
Я думал, что в Прокуратуре СССР меня будут ругать для порядка, потом простят, посоветуют держаться солидней, набираться опыта и самому исправлять свои ошибки. Но меня никто не ругал и не хвалил, дали понять, что «похлопывание по плечу» кончилось: я — прокурор, и от меня ждут работы без скидок. Здесь узнал о том, что назначен новый заместитель прокурора нашей области — Никонов. Выйдя из здания, я увидел огромную клумбу красных цветов. Не сразу сообразил, справа ее обходить или слева…
После отпуска продолжаю работать в районе в той же должности. Появилась статья Лены. Лена приезжала из Москвы и жила в районе две недели, собирала материал. Мы встретились случайно на улице, она улыбнулась, прислонилась к тополю. Навсегда запомню ее такой вот — веселой, красивой.
Вздумал было искать в ней торжество, даже злорадство, но не находил ничего подобного — передо мной стояла профессиональная журналистка, приехавшая разобраться беспристрастно и помочь тому, в кого она верила искренне.