Иначе жить не стоит. Часть третья
Шрифт:
— Зачем ему рояль?
— Конечно, незачем, хотя он обожает музыку. Но ведь я выбирала как будто для себя. Это была очень веселая игра!
В другой раз она вытащила Алымова на концерт. Они были вчетвером. Екатерина Павловна первая заметила, что Люда напропалую кокетничает с Алымовым и всячески льстит ему…
— А конечно! — со смехом призналась Люда. — Люблю задурять головы! А он самолюбив и честолюбив, он прямо мурлыкает, когда им восхищаешься. Но знаешь, мама, он — настоящий мужчина, он далеко пойдет!
Ночью родители решили ускорить
— Мой супруг еще не приготовил для меня дворца. С роялем пока ничего не выходит. Неужели вы хотите меня выгнать раньше, чем призовет супруг?
Она старательно ухаживала за отцом. Катенин таял оттого, что Люда делает ему бутерброды и подает домашние туфли. А она просто выгадывала время, чтобы поступить по-своему.
И вот она сделала решительный, точно рассчитанный шаг.
Утренний свет просочился в переднюю. Катя уже готовила завтрак, запах кофе распространился по квартире.
Катенин скинул пальто и шарф, пошел в ванную, долго освежался холодной водой, потом встал на пороге кухни.
— Катя, у этого подлеца есть жена и сын. Кроме того, к нему приезжала из Донецка другая… жена. Я ее видел. Совсем молодая. Я сейчас пойду и скажу ему, что он — подлец.
— Выпей кофе, — сказала Катя и сняла с конфорки кофейник. — Я не буду тебя удерживать, Сева… но мужчины редко могут устоять, если женщина сама…
— Вешается на шею? — грубо докончил Катенин. — Но ей двадцать, а ему сорок, и надо быть мерзавцем…
— Скажи ему, если считаешь нужным. Но ты знаешь, чем это тебе грозит?
— Знаю.
— Может, лучше пойти мне? Я мать…
— Я не буду прятаться ни за чью спину, когда речь идет о чести моей дочери!
Он устремился в Углегаз, всю дорогу подогреваясь повторением своих доводов и упреков.
У входа стояла длинная черная машина — ЗИС-101. Машина нового директора. Положив локоток на спущенное стекло, в ней сидела Люда, беспечно выглядывая из пушистого воротника шубки.
— Папунька! — окликнула она Катенина. — С добрым утром!
Ее глаза смеялись и предупреждали — так и будет, не вздумай вмешиваться.
— Что ты здесь делаешь? — угрюмо спросил Катенин, досадуя на присутствие шофера.
— Жду Константина Павловича, он был так мил, что заехал за мной и просил помочь ему выбрать мебель.
Заехал за нею — куда? Или это говорится для шофера?
— A-а, Всеволод Сергеевич! Доброе утро, дорогой!
Алымов приветствовал его как ни в чем не бывало.
— Очень хорошо, что я вас встретил. Надеюсь, вы не волновались? Я проводил Людмилу Всеволодовну…
— Он завез меня к подруге, — вставила Люда, нагло глядя на отца смеющимися глазами.
Алымов взялся за ручку дверцы.
— Очень хорошо, что я вас встретил, — повторил он. — Зайдите сейчас же к Колокольникову, мы вам даем очень срочное, очень ответственное поручение.
Это был приказ начальника, на него полагалось ответить: слушаюсь. Катенин промолчал, мучительно собирая силы для того, чтобы
— Я на вас рассчитываю, не теряйте время, — сказал Алымов и пригнулся, влезая в машину.
Машина плавно взяла с места и умчалась.
— Как спалось, Всеволод Сергеевич? — приветствовал его Колокольников. — Голова не болит после вчерашнего?
— Алымов сказал мне…
— Ах, вы уже видели его?! — Он невольно покосился на окно, окно выходило в переулок, туда, где только что стояла длинная машина. Можно было поручиться, что Колокольников с удовольствием наблюдал всю сцену. — Так вот, дорогой Всеволод Сергеевич, вам придется сегодня же выехать в Сибирь. В связи с намечаемой промышленной станцией надо квалифицированным оком осмотреть место и договориться с угольщиками. Билет вам уже заказан, в бухгалтерии подготовлены деньги. Самое главное, на что вам следует обратить внимание…
Колокольников говорил безостановочно, давая Катенину справиться с собой. Похоже, он был преисполнен сочувствия…
Одна фраза вертелась в мозгу Катенина: «Никуда не поеду, прежде чем не выясню!..» Он так и не произнес ее. Чувствуя себя глубоко несчастным, записал главные пункты поручения и выслушал напутственные пожелания Колокольникова…
Затем он получил у Лидии Осиповны командировочные документы, а в бухгалтерии — деньги и билет в мягкий вагон. Даже отметил не без удовольствия — мягкий. При Олесове ему оплачивали только жесткий.
Все были предупредительны, как никогда. Уже знают? И жалеют? А кое-кто, быть может, и завидует?..
— Счастливого пути, Всеволод Сергеевич!
— Удачной поездки, Всеволод Сергеевич!
Презирая себя, он пожимал чьи-то руки, кого-то благодарил, кому-то улыбался — и торопился уйти, чтобы никого не видеть и чтобы его никто не видел.
Катерина стеклила окна — высоченные и широченные, прямо-таки необъятные окна будущей компрессорной. Ей нравилось тонкое позванивание стекол, вязкая податливость замазки, и сама себе она нравилась, когда стояла на стремянке, ловкая и умелая, в комбинезоне, облегавшем ее похудевшую, снова будто девичью фигуру.
Ей нравился ее будущий цех — весь сквозной, пронизанный светом, ее веселили ящики с оборудованием — они ежедневно прибывают и ждут своего часа под брезентом. Скоро начнется монтаж, и Катерина перейдет в бригаду монтажников, и сама будет участвовать в установке и наладке своего нового, гораздо более совершенного компрессора, и будет учиться вечерами на курсах: ведь на этих машинах много новой автоматики…
Ночью ныли плечи и руки, потому что весь день приходилось работать вытянутыми или поднятыми руками, но спалось крепко. Оттого ли, что уже пахло весной, или оттого, что время брало свое и появилась в жизни перспектива, — горькие мысли приходили реже и не удерживались, а за работой, на стремянке, хотелось петь. Когда она пела, все, кто был поблизости, слушали и смотрели на нее — и это веселило.